Лев Вершинин

Жевать и не сдаваться

	«Кто же устоит против целого стада?!»
	Редьярд Киплинг

В наше время, когда хвост все ожесточеннее вертит собакой, отмахиваясь от назойливо жужжащей реальности, телевизор можно и не включать. Все до обидного предсказуемо. И реакция косящих влево мировых СМИ на события в Боливии – тоже. Бравурные видеокадры ненавязчиво подталкивали зрителя к единственно верным выводам. Танцующие улицы. Счастливые скуластые лица. Рукоплещущий парламент. Налицо все атрибуты торжества справедливости, венчающей вспышку благородного, но аккуратного гнева народных масс, ниспровергших равнодушную к людским бедам власть, с потрохами продавшуюся империалистам.

Однако еще интереснее то, что осталось за кадром.

Вечный кайф

Начнем с того, что Боливия – не Колумбия; тамошние индейцы выращивают коку не на экспорт, а чтобы жевать. Причем издавна; еще при инках простонародью, вообще-то мало радостей имевшему, чудесные листья предоставлялись по потребности. Легчайшая, но постоянная отупелость народных масс, покорных, тихих и вполне равнодушных к реалиям бренного мира, весьма устраивала регулярно менявшееся начальство – и краснокожих сынов Солнца, и белых богов из-за моря, и креолов, урвавших независимость. Конечно, наркотическая жвачка слегка снижала трудоспособность, зато Боливия практически не бунтовала. Даже в бурном ХХ веке, когда вокруг бродили десятки «освободительных», «революционных», «народных» и прочих армий, тут было тихо; количество местных пассионариев исчислялось десятками, а залетных, вроде легендарного Че, истребляли сами же поселяне, коим чужаки мешали мирно жевать.

Естественно, ежедневная доза была привилегией черни. Элита, что инкская, что испанская, что суверенная, баловалась дурью разве что в мятежные подростковые годы, после чего, осознав, что кесарю – кесарево, порывала с недостойным кабальеро пристрастием. Но как бы то ни было, для среднего боливийца брикетик коки и поныне - нечто вроде чашечки утреннего кофе с «Таймс» для гордого бритта, на что мировое сообщество долгое время делало скидку: дескать, пусть их, они ж не на продажу, а себе, и потом, для них самих это почти безвредно.

Так оно в общем и было, пока Штаты, озаботившись ростом подростковой наркомании в родных пенатах, не взялись за колумбийских «кока-баронов» всерьез. И когда мощные картели Медельина и Кали рухнули, их осиротелые партнеры, озираясь в поисках новых баз, обратили внимание на Боливию, где лист коки столь же символичен, как, скажем, мандарин в Абхазии, березка в России или сакура в Японии. После чего площадь, занятая «кустарником грез», увеличилась вчетверо, а кое-где – например, в горном районе Чапаре, не столь уж далеко от Ла-Паса - практически не осталось никаких культур, кроме коки.

К концу минувшего века боливийское сырье обеспечивало производство 52 килограммов чистого кокаина в день, а сам процесс был упорядочен и взят под контроль примерно сотней местных «больших семей» (по-нашему, "хамул"). Что вполне устраивало и чернь, впервые узревшую настоящие, хотя и мизерные деньги, и вождей, обретших внедорожники, и местную полицию. Короче говоря, всех, всех, всех. Кроме США. А это серьезно. Ибо за то «надменных гринго» и ненавидит весь Третий мир, что они, чтя свои традиции, ни во что не ставят чужие. Даже такие безобидные.

Народнички

Ситуация сложилась двойственная. С одной стороны, Белый дом готов на все, чтобы добить латиноамериканский наркобизнес, с другой - вовсе не хочет, чтобы тысячи потерявших кусок хлеба «индиос» устремились в «страну неограниченных возможностей», пополняя ряды бомжей и нелегалов. И янки, не жалея средств, пытаются - за счет своего налогоплательщика, конечно – переориентировать сельское хозяйство Боливии на более безобидные культуры. Увы, пока что безуспешно. Доказать смышленым чингачгукам, что дешевое дороже дорогого, не смог даже Ли Браун, один из ведущих американских борцов с наркомафией, к югу от Рио-Гранде уважительно прозванный Sarantidroga – Царь - Победитель Коки. Когда же, устав от слов, власти напоказ Вашингтону попытались заняться делом и ликвидировать хотя бы нелегальные посевы, пролилась кровь. И правительству удалось сбить пламя, лишь подписав с бунтарями договор о капитуляции: оно согласилось платить премию тем, кто займется выращиванием ананасов, а также в течение пяти лет выплачивать по 900 долларов компенсации за моральный ущерб.

До последнего изыска сами индейцы вряд ли додумались бы. Но на защиту обездоленных сородичей грудью встали активисты правозащитных организаций, в просторечии уважительно называемые «лос кокалерос». Ни тесных связей со «ста семьями», ни того, что три четверти плантаций коки в Чапаре нелегальны и, соответственно, подлежат уничтожению без компенсации, они не отрицали, ибо бессмысленно опровергать очевидное. Однако именовали себя не иначе как «народными заступниками», требуя - в интервью и с трибуны конгресса, депутатами которого (естественно, от той же Чапаре) они состоят - «убрать из Чапаре агентов правительства, сеющих панику, обиды и нищету». Для вящей убедительности лидер «лос кокалерос», Эво Моралес, создал даже движение «За социализм!», немедленно приступившее к борьбе с угнетателями путем перекрытия дорог, стычек с полицией и прочих резкостей – под прикрытием очень влиятельных в Боливии профсоюзов. И не только. Кока есть кока; в желающих стать «крышей» недостатка не было (вплоть до экс-президента Хайме Пас Саморы). Однажды, правда, когда президент Санчес де Лосада ввел в стране чрезвычайное положение, Моралеса с полусотней коллег взяли «закрыли» за подстрекательство, но почти сразу и выпустили. Как ни странно, по требованию… министра иностранных дел и лидера правящего блока «Свободная Боливия» Антонио Аранибара.

Из года в год деятельность «лос кокалерос» становилась все тоньше и умнее. По их подсказке крестьяне, наняв лучших адвокатов, потребовали от властей по три тысячи долларов за каждый очищенный от коки гектар. И борьба с наркобизнесом забуксовала, а Белому дому осталось лишь отвечать шантажом на шантаж, грозя Боливии сокращением, а то и полным прекращением финансовой помощи. Для самой нищей страны континента, формирующей свой бюджет на две трети именно за счет милостыни дяди Сэма, угроза нешуточная.

Чехарда на авансцене

До 1952 года Боливия жила в тихом средневековье. Крестьяне жевали коку, бюджет полнился за счет экспорта олова, а так называемые «оловянные бароны» с помощью верных дружин гасили в зародыше стремление разночинцев тоже немножко порулить. Затем олово иссякло, бароны разъехались по парижам, а мятущиеся интеллигенты наконец дорвались. Власть тридцать лет прыгала мячиком – то к либералам из Националистического революционного движения, то к генералам (как правило, косящим влево). Затем военные плюнули на все, и осчастливливать страну бросились десятки безликих демократов, из которых народу запомнились лишь отставной генерал Уго Бансер, колоритный тип, ухитрившийся побывать и вождем хунты, и лидером легальной партии, и законно избранным президентом, да уже упомянутый Гонсало Санчес де Лосада, сумевший, вопреки общему чавканью, начать приватизацию.

По обыкновению, перемены очень больно ударили по большинству боливийцев, а стремление выполнять и перевыполнять указания из Вашингтона восстановило против реформатора всю страну. В 1997-м он проиграл выборы «дону Уго», обещавшему коку не трогать, жизненный уровень поднять, а со Штатами не ссориться, но, как и следовало ожидать, кое-как исполнившему только последний пункт программы, с воинской прямотой бросив на уничтожение нелегальных посевов спецназ. После чего по стране прокатилась невиданная по размаху волна протестов. У разрозненных левых группировок - социалистов, коммунистов, троцкистов и просто демагогов - откуда-то появились деньги, а вместе с ними и удивительная прыть, обуздать которую было не под силу никому. Разъяренные толпы бушевали на улицах городов, крестьяне перекрыли все дороги, а профсоюзы время от времени окунали страну во всеобщую стачку. Будь Бансер лет на двадцать моложе, он, мужик суровый, может быть, и унял бы стихию, но годы и хвори взяли свое: весной 2002 году дедушка подал в отставку и вскоре скончался - что, впрочем, взволновало сограждан гораздо меньше, чем казавшееся неизбежным пришествие к власти «товарища Эво».

Однако не вышло. Триумфу лидера «За социализм!» помешал еще один левый, Манфред Рейес Вилья, бывший военный, тоже связанный с кокой и тоже метивший в отцы нации. Голоса раздробились, абсолютного большинства не набрал никто, так что президента пришлось избирать конгрессу, который по конституции не обязан учитывать, кто на каком месте (к примеру, в 1985-м и 1993-м Бансер лидировал, но без толку). На сей раз, правда, ситуация выглядела чище. Моралес стал вторым, Рейес – третьим, а победителем оказался экс-президент Гонсало Санчес де Лосада, которому отдали голоса все, кому было что терять. В том числе и большинство парламентариев.

Их человек в Ла-Пасе

Дон Гонсало - персона неординарная. Пожилой (73 года), но совсем не дряхлый миллионер и аристократ, потомок конкистадоров, абсолютно не связанный с кокой и всокомерно презирающий «жвачных», он вырос в Штатах и прожил там полжизни. Признан крупным экономистом, дружен с самим Джеффри Саксом, а вернувшись в начале 80-х на родину (по настоятельной просьбе тогдашнего правительства), стал автором «боливийского чуда», сумев свести инфляцию, взлетевшую до несусветных 25.000% в год, к вполне приемлемым 16%.

По взглядам и духу совершенный янки, при этом безусловный патриот Боливии, Санчес де Лосада двадцать лет кряду пытается разъяснить согражданам, что именно «вечный кайф» является причиной ее прозябания. Однако вполне сознает, какими тяжкими последствиями чревата «ломка» в масштабах страны, две трети обитателей которой так или иначе сидят на игле. Уж что-что, а отрицательный опыт имеется: однажды попытка вырвать родину из наркотического забытья стоила ему президентского поста. И потому, вновь повязав трехцветную ленту, сеньор Гонсало, вопреки прогнозам, не стал переть на рожон и главной целью назвал не войну до победного конца со «ста семьями», а повышение жизненного уровня населения. Ибо, как прозвучало в тронной речи, «реформировать страну невозможно, пока три четверти населения влачат жалкое существование. Да услышит нас Бог!».

И Бог услышал.

Года три назад выяснилось, что Боливия, решительно ничем, кроме кокаиновых проблем, мировому сообществу не интересная и затыкающая бюджетные дыры за счет северного дяди, обладает вторыми после Венесуэлы (а может быть, что и первыми) запасами природного газа в Латинской Америке. По самым скромным прикидкам, страна в ближайшее время может получить не менее 25 миллиардов долларов чистой прибыли – сумма, вполне достаточная как для развития медицины и образования, так и для создания тысяч новых, не связанных с производством коки рабочих мест. В конце концов, схема лечения наркомании одинакова, будь то один отдельно взятый бедняга или целая страна, были бы деньги на трудотерапию да врач опытный.

Дело было за малым: протянуть газопровод к ближайшему порту – чилийскому Патильос – и чем скорее, тем лучше начать поставки «голубого золота» всем, способным платить. Нашелся и партнер - крупнейшие нефтяные компании Repsol-YPF, BG и BP с готовностью согласились участвовать в проекте, создав специальный международный консорциум Pacific LNG, и покупатели - Мексика и Калифорния радостно подписали предварительный договор, согласившись даже выплатить аванс. Но…

Чилийский синдром

Отрицать выгоды плана Санчеса де Лосады, казалось бы, не имело смысла. Однако «лос кокалерос», отлично понимая, что претворение проекта в жизнь неизбежно обернется серьезным ударом по всевластию коки в боливийской экономике, пошли в атаку на президента, взывая к национальной гордости сограждан, почти поголовно ненавидящих соседей.

Дело в том, что Боливия и Чили, мягко говоря, не дружат и даже не поддерживают дипломатические отношения. Корни этой иррациональной неприязни, причудливо переплетаясь, уходят в далекое прошлое племен кечуа и аймара, а тяжелое поражение Боливии в Тихоокеанской войне (1879-1884 гг.) когда победители лишили побежденных выхода к морю (тема, по сей день крайне болезненная для боливийцев), лишь обострило конфликт. Кроме того, никуда не деться и от обычной зависти нищих боливийцев к жителям благополучной Чили.

Вот к таким демонам и воззвал Моралес со товарищи, бросив в народ клич: «Не дадим проклятым чиленос воровать наше добро!» и выдвинув альтернативное предложение - вести газопровод в перуанский порт Ило. На первый взгляд, в этом был резон - власти Перу в обмен на «взаимопонимание» предложили сдать Боливии в аренду на 99 лет кусок побережья с правом построить там порт. Однако «перуанский вариант» почти на миллиард дороже «чилийского», само строительство продлится вдвое дольше, а от порта, если он и появится, никакой пользы не будет, поскольку удобный Ило расположен совсем близко.

Увы, эти доводы не для площадей. Тщетно дон Гонсало пытался разъяснять очевидное, упирая на то, что никакой наживы, кроме относительно небольших отчислений за транзит, «врагу» не светит. Тщетно доказывал, что «перуанский вариант» не интересует серьезных инвесторов. Его не слышали, потому что уже не хотели. По призыву «товарища Эво» с гор в города двинулись бушующие толпы индейцев, обильно запасшихся кокой – чтобы продержаться как можно дольше, и в начале октября страну парализовало. А когда президент, поняв, что по-хорошему не выйдет, заявил, что вопрос о газе, видимо, придется «всенародно обсудить», Моралес на очередном шоу пригрозил властям бессрочной общенациональной стачкой, если «торговцы Родиной хотя бы попытаются» вынести вопрос об экспорте газа на референдум. Что в устах борца за народ выглядит не очень логично, зато совершенно оправданно политически: ведь открытая дискуссия вполне могла переломить настроение протестантов, а это совсем не устраивало сценаристов.

Сектор газа

Как известно, если в первом акте на сцене висит ружье, под занавес оно обязательно выстрелит. На исходе первой декады октября 800-тысячный Ла-Пас стал ощущать серьезную нехватку горючего, сжиженного бытового газа и продовольствия, а Санчес де Лосада встал перед выбором: или уйти в отставку, как ежедневно требовал Моралес, или восстановить порядок, не стесняясь в средствах. И 12 октября по приказу президента в события вмешалась армия, силой проложив каравану из 14 грузовиков-цистерн с топливом и продовольствием путь к столице через охваченный волнениями город Эль-Альто. Была стрельба. Кто начал первым, неизвестно, но на мостовых остались лежать десятки убитых, в том числе и дети. После чего волнения перекинулись и на столицу, где манифестанты, скандируя проклятия «чилийскому шпиону и убийце бедняков», перегородили центр города баррикадами.

Дон Гонсало заметался. Он отменил решение о реализации «чилийского» варианта, затем публично обвинил Моралеса в заговоре против законно избранной власти, однако предложил «заговорщику» встретиться для переговоров, на что «товарищ Эво», как и следовало ожидать, ответил высокомерным отказом. Тем временем с корабля побежали крысы: министр развития Хорхе Торрес покинул свой пост, а вице-президент, известный историк и журналист Карлос Меса заявил, что в отставку не уйдет, но и шефа поддерживать не будет.

Ситуация стала необратимой. Утром 17 октября Санчес де Лосада заявил по телевидению, что «не собирается покидать пост под давлением кучки провокаторов», но к вечеру того же дня стало известно, что президент покинул страну, письменно известив парламент о решении уйти в отставку. В полночь конгресс, экстренно собравшись, привел к присяге нового президента, Карлоса Месу. Речи немногих депутатов, предлагавших не спешить и хотя бы коротко обсудить ситуацию, тонули в реве толпы, пляшущей у стен парламента. А рано утром, собрав журналистов на пресс-конференцию, Эво Моралес заявил, что «народ не покинет столицу, пока не убедится, что власть в надежных руках». Имея в виду явно не Карлоса Месу, который хоть и вправе возглавлять страну аж до 6 августа 2007 года, но уже заявил, что выборы состоятся раньше, дабы «народ сам, а не через посредников назвал имя избранника». При этом лик новоиспеченного отца нации был хмур; видимо, насчет своих перспектив он не слишком обольщается. Но все же надежды не теряет. Во всяком случае, первым указом дона Карлоса учреждено новое министерство - по делам этнических меньшинств, главой которого назначен импозантный индеец Хусто Сеоане, племянник главы одной из «ста семей».

Делу венец

Нет, народное дело еще не победило, но к тому идет. Во всяком случае, полубезумный венесуэльский левак Чавес, уже шлет сердечные поздравления «дорогому брату Эво». Щуплые низкорослые индейцы, кутаясь в пончо, жгут костры на улицах Ла-Паса, жуют коку и ждут. Их вожак Фелипе Киспе дает интервью, пророча Месе не более трех месяцев власти, поскольку «этот сеньор тоже прихлебатель гринго», а телеэкраны оккупированы Моралесом , излагающим свое видение будущего. Глаза его по-прежнему пылают, но – положение обязывает! - речи стали сдержаннее; чем-то они похожи на заявления изгнанного Санчеса. Оказывается, «перуанский вариант, возможно, и вправду не очень удобен», «интересы иностранных инвесторов надо защищать», а «столь важные вопросы нужно выносить на референдум». Естественно, лишь после «избрания легитимного президента».

В общем, «сто семей» могут пить шампанское и бить бокалы.

Кому бы ни был дан зеленый свет на старт в президентское кресло – «классово чуждому», но вовсю демонстрирующему лояльность и приемлемому для Штатов Месе или в доску своему, но чересчур амбициозному и непредсказуемому популисту Моралесу – уже совершенно очевидно, что консервация существующего положения неизбежна. Она устраивает как «низы», так и «верхи», и вряд ли кто-то в ближайшие годы пожелает повторить судьбу дона Гонсало, забывшего простую истину: самый опытный врач не поможет наркоману, если тот сам этого не хочет, а реформировать можно лишь то, что готово меняться. Без этого непременного условия реформатора просто сжуют. И выплюнут.

Кто не верит, пусть спросит у Биби.

Опубликовано в газете "Вести"

< < К списку статей < < > > К следующей статье > >