Лев Вершинин

Заклание священной коровы

	«Демократия не может быть постоянным государственным устройством и часто сменяется тиранией, потому что она приводит от изобилия республики к эгоистичности, от эгоистичности к самодовольству, от самодовольства к посредственности, от посредственности к апатии, от апатии к зависимости от государства, и от зависимости от государства к тирании»
	Алекс Татлер
	«Большинство общественных учреждений устроено так, словно цель их – воспитывать людей, заурядно думающих и заурядно чувствующих: таким людям легче и управлять другими, и подчиняться другим»
	Никола Шамфор
	«Земля покрыта людьми, не заслуживающими того, чтобы с ними говорили»
	Вольтер

Наблюдая за человечеством со стороны, чувствуешь: что-то на планете очень не так. Причем не где-нибудь в джунглях и пустынях, где история, как ни стараются доброхоты её подталкивать, стоит, как стояла лет пятьсот назад. Отнюдь! В ознобе трясется наш с вами мир, и симптоматика болезни отнюдь не успокаивает, ибо что-то нехорошее творится с самой основой нашего бытия – с демократией. То, что она, считавшаяся еще пару лет назад всепобеждающей и универсальной, никак не хочет приживаться в Ираке и Афганистане, еще можно с грехом пополам понять – в конце концов, как говорится, каждому свое. Но ведь и в культурном мире все далеко не слава Богу. Безысходный клинч Нетаниягу с Пересом, шумные митинги протеста против пенсионных реформ в Италии и Франции, хронические провалы выборов в безысходно демократической Сербии, путч в Грузии, культурно названный западными спонсорами «революцией роз», не говоря уж о поразительных в своей изысканной завершенности результатах российского электорального процесса - все это, взятое в совокупности, поневоле пугает, а желание посягнуть на святая святых становится непреодолимым.

В борьбе за это

Собственно говоря, Россия не подкинула миру никаких сюрпризов. Все знали, что все нарисовано заранее. И тем не менее, экраны фонтанировали страстями, посулы сыпались как из рога изобилия, а озвучивали их порою даже и довольно приличные люди. Обещали все: пенсии, социальную справедливость, фабрики рабочим, экономический бум, наказание бюрократов. Короче говоря, златые горы, молочные реки и кисельные берега. И за всем этим фейерверком как-то даже и забывался ключевой вопрос: а что они там, в Думе, смогут сделать, даже если выборы вдруг пройдут по-честному?

А ничего.

Если внимательно прочитать российскую конституцию, то выяснится, что полномочий у Думы нет. Вообще. Она, конечно, может предлагать и даже голосовать, но без утверждения Советом Федерации любой документ – филькина грамота. Не больше. Но если даже закон утвержден «сенаторами», его вполне может не подписать президент. И всё! То есть, формально вето можно преодолеть, собрав две трети голосов в «нижней» палате и столько же в «верхней». Но это уже из области фантастики. Ибо уж что-что, а обеспечить себе контрольный пакет в одну треть голосов плюс один голос в любой из палат – смешная задачка для режима, у которого в руках и власть, и деньги, и избирательная машинка.

Ну а вдруг все же случилось чудо: и в Думе недовольных больше двух третей, и в Совете Федерации не меньше, что тогда? Правительство по той же конституции имеет полное право всю эту суету величественно проигнорировать. Если же Дума, окончательно обнаглев, выразит недоверие правительству и три раза подряд (!!!) не утвердит премьер-министра, президент может на совершенно законном основании распустить эту Думу на фиг. И все-таки назначить именно того премьера, какого хотел. Даже если кандидат – его кошка. Причём в конституции всё так грамотно предусмотрено, что процесс исполнения зверушкой обязанностей главы кабинета опять-таки будет вполне легитимен.

При этом не станем забывать: депутат, он ведь тоже человек, а не ангел. Убив чудовищные деньги на «приближение к телу», вряд ли кто-то из депутатов – будь то «левые» или «правые» - станет жертвовать всем ради безнадежной попытки вопрепятствовать твари Божьей (хоть мурке, хоть Ким Чен Иру) занять то место, которое ей предназначил Сам…

А посему единственный вывод, естественно вытекающий из созерцания минувшего действа, прост: лапша в России сильно подешевела. Реальные полномочия «народных избранников» равны примерно правам хора имени Пятницкого. Причем, если вокалистам сего замечательного хора необходимо ещё и умение петь, а то и плясать (и далеко не всякого умельца туда еще возьмут), то думские кулуары до отказа заполнены присяжным людом, ни петь, ни плясать не умеющим. Зато великолепно «подающим лапку». Конечно, не даром.

Ну хорошо, Россия – случай особый. В конце концов, множество уважаемых людей верит, что стране, насквозь пропахшей тоталитаризмом, народоправство полезно только в «управляемой» форме. Как в Китае. Но ведь и там, где, казалось бы, сроду деспотизмом не пахло, тоже не мед. И не будем даже заглядывать далеко. Тот же Израиль, за год сходив к урнам дважды, сперва был вынужден в «нагрузку» к конкретному, желательному для большинства лидеру поиметь еще около сорока порций непонятно чего, а потом, после фактического провала местных выборов, стал свидетелем вообще полного, хотя и абсолютно легитимного абсурда. У нас в Бат-Яме, например, гражданскую сознательность проявили около 12% жителей, а мэр избран 40% от этого числа. То есть примерно пятью (!) процентами горожан.

Пардон. Если это – демократия, то я – шейх Ясин. Но поскольку я уж точно не шейх Ясин, то возникает естественный вопрос: что же все-таки нам предлагают считать демократией?

Читая классиков

Вспомним, чему нас учили в школе. «Демос» по-гречески – «народ». «Кратос» - «власть». Соответственно, «демократия» - «власть народа». Однако, что любопытно, сами греки об этом понятия не имели. Вернее, имели, но, говоря о «демократии», подразумевали нечто очень даже нехорошее. Чтобы понять сей ребус, вспомним три знаменитые дуали Аристотеля, идеями которого по сей день кормятся политологи. «Монархии» (власти одного, стоящего у руля в соответствии с традицией и чтящего законы правителя) великий эллин противопоставлял «тиранию» (власть тоже одного, взявшего власть силой и правящего вопреки закону). «Аристократии» (правлению немногих «лучших», пусть и бедняков, но доказавших делами свои высокие моральные качества и верность закону) – «олигархию» (произвол тоже немногих, добившихся влияния благодаря богатству и связям, и, опять-таки, нарушающих закон). Тут все ясно и просто. А вот дальше начинается туман. Казалось бы, если политику определяет весь народ, это и есть та самая «демократия». Не тут-то было! По Аристотелю, это - самое, на его взгляд, гармоничное устроение государства - именуется «политией». «Демократия» же, при которой к кормилу допущены все без исключения, – нечто прямо противоположное. Всевластие «охлоса» - слепой, капризной и безответственной толпы. Собственно говоря, для Стагирита «охлократия» и «демократия» - синонимы (разводить эти понятия начали много позже).

Впрочем, ну её, теорию. Говоря человеческим языком, «народом» Аристотель считал лишь совокупность ни от кого не зависящих граждан. Готовых (и имеющих чем) жертвовать во имя общего дела, сознающих, что необходимо для общего (а значит, и их личного) процветания, способных принимать самостоятельные решения. При этом постоянно и – что очень важно - непосредственно проверяющих и контролирующих своих избранных лидеров. Иными словами, в прославленные «дни Перикла», по праву считающиеся Золотым веком афинской демократии, на главной площади города собирались для принятия решений от 5 до (максимум) 12 тысяч человек – коренные афиняне, имеющие собственность. Чужакам по крови, полукровкам, неимущим и женщинам там места не было. Как и почему сложилась такая система, рассказывать долго, но длилась идиллия менее полувека – до поражения в Пелопонесской войне и первого серьезного экономического кризиса, превратившего большинство полноправных граждан в «идиотов». То бишь в «лиц, не имеющих собственного мнения», всецело зависящих от подачек либо государства (если удача поворачивалась к Афинам лицом), либо частных лиц, нагревших руки на войне. И, как следствие, слепо поддерживающих любого «демагога» («народного вождя»), обещавшего быстро вернуть все утраченное. Особенно при условии, что тот умел лить бальзам лести на уязвленное самолюбие отчаявшихся, потерявших всякие ориентиры в жизни людей.

Нетрудно понять, что в таком раскладе мало-мальски разумным или хотя бы честным лидерам места не оставалось. Толпа, желая слышать только хорошее, сметала их – по указке амбициозных ничтожеств, ею манипулировавших. И хотя формально «власть народа» в Афинах держалась еще два века, фактически точка была поставлена в 399 году до н. э. Когда народное собрание сперва просто так, «чтобы не умничал», послало на смерть пытавшегося что-то объяснить согражданам Сократа, затем - его обвинителей, «заставивших народ ошибиться», а чуть позже – всех, кто «излишне скорбел по Сократу, заставляя народ мучиться сознанием вины».

Кстати говоря, тем же путем прошел и Рим. Только там узел кризиса в res publica (термин «демократия» потомки Ромула, естественно, не употребляли, им хватало и латыни) был разрублен мечами наемников, бывших «полноправных граждан», вручивших imperium своим вожакам, мало чем отличавшимся от афинских демагогов.

Они и мы

Затем эксперименты с народовластием заглохли. Надолго. Почти на два тысячелетия общество честно превратилась в пирамиду, где каждый сверчок знал свой раз и навсегда ему отведенный шесток и не пытался желать странного. Время от времени, правда, экономический прогресс диктовал некоторые изменения устоявшегося status-quo. Новые претенденты на место в теремке устраивали великие потрясения, бросая в толпу красивые лозунги о свободе, равенстве и братстве. Но как только традиционные элиты, кряхтя и сопротивляясь, ужимались, впуская новичков, охлосу немедля – общими усилиями – указывали его настоящее место, а особи, чересчур уверовавшие новые правила игры, вычищались беспощадно. В массовом и зачастую превентивном порядке. Причем отнюдь не потому, что власть имущие были столь уж жестоки; просто экономика еще не вышла на тот уровень, когда откупиться легче, чем уничтожить.

И так продолжалось долго. Аж до ХХ века. Когда же «мир голодных и рабов» разросся до критической массы, а российский Октябрь показал, что игры с огнем до добра не доводят, вот тогда-то (благо, финансовые возможности уже имелись) и появилось то, что мы, наивные, именуем современной – и такой вожделенной – демократией. Вожделенной – потому, что сие общественное устройство, признанное единственно приличествующим «цивилизованным» странам, открывает доступ к разным полезным вещам типа равноправного участия в обменах мнениями, товарами и принятии важных решений. А потому даже конголезские каннибалы, быстро усвоив это, объявили себя «демократами».

Меж тем с упомянутой пирамидой ничего не случилось. Стадо остается стадом, а пастухи пастухами, только вместо кнута в ход идут много более эффективные методики, вроде дрессуры наиболее активных особей. Ныне всем избирателям никак не уместиться на агоре, и поэтому им предлагают доверяться своим свободно избранным представителям. Но поскольку «идиоты» (и в древнегреческом смысле слова, и не только) в массе своей далеко не так подкованы в политике или экономике, чтобы навскидку определить квалификацию того или иного претендента, они предпочитают «голосовать сердцем». Те есть не за самого достойного, но за того, кто больше понравится и пообещает «в струю».

А ведь понять, чего жаждет толпа - или, что одно и то же, средний идиот, - просто. Во-первых, конечно, сытости и стабильности, плюс отсутствия необходимости учиться. В идеале же - не думать вообще, ибо «простой человек» всегда или считает себя образцом для подражания, или уверен, что нечего «быть слишком умным». Но при всем том он, как ни странно, требует еще и уважения к себе. Причем не как к личности, а именно как к «представителю народа». Возможно, тут играет роль подсознательное понимание того факта, что его единственное достояние – голос – взятый отдельно от других, как и он сам, решительно никого не интересует.

В таком раскладе обаятельные краснобаи, не гнушающиеся вовремя и к месту сулить все и сразу, пусть даже это в принципе невыполнимо, легко вырываются вперед. А деятельные и талантливые, которые всегда в меньшинстве, закономерно попадают под гнет более слабых, давящих числом и наказывающих «сильно умных» рублем, заставляя делиться заработанными деньгами или привилегиями. Что, по сути, как бы красиво ни именовалось, хоть льготами, хоть пособиями, остается обычным рэкетом – при полном благодушии, а то и явной поддержке властей, которые, будучи плотью от плоти своих избирателей, не видят в том ничего худого.

Впрочем, приятные мордашки с мандатами мало что решают. Ибо, как доказал Роберт Михельс, классик теории элит, любая демократия обязательно (и достаточно быстро) перерастает в олигархию – власть теневых кланов, для которых и толпа, и её избранники (независимо от иллюзий, брезжащих в чьих бы то ни было мозгах) была и будет подножным кормом. Коему, правда, взамен позволено все («спи с кем хочешь, молись кому хочешь…»), кроме права посягать на абсолютно не интересующие его устои.

Так что не стоит ругать политиков.

Они - такие же, как мы, только охотнее поддаются дрессуре.

Венец творения

Не спорю, демократия гуманна. Во всяком случае, она не уничтожает избыток охлоса, а откупается от него, торжественно признавая, что «все люди равны». Однако на деле равенство сведено к банальной уравниловке, когда безнадежному люмпену, упрямо не собирающемуся учиться, аттестат, а то и диплом, дарят за так, не принимая во внимание тот факт, что в итоге отбросы общества от младых ногтей растут, привыкая к безнаказанности. А поскольку равнение идет на средний, постоянно снижающийся уровень, хорошо учиться даже для «приличных» детей становится (в глазах большинства, разумеется) уже почти позорно, тем паче, что основной задачей «гуманистического» образования с некоторых пор стало не научить молодежь анализировать и мыслить, а внушить ей слепую веру в «генеральную линию» демократии.

Ясно, что при таком раскладе хваленая европейская мораль, уже веков пять воспитывающая уважение к свободе личности, усиленно перелицовывается. Возрождается старый, еще эпохи Аристотеля закон охлократии: «Будь как все и не высовывайся!»; те, кто хоть как-то выделяются из серой массы, вынуждены жить в атмосфере неприкрытой недоброжелательности, ибо – «Чего это он считает себя умнее других?» (большой привет господину Нетаниягу!), зато социальным идеалом становится Форрест Гамп. И верно: незачем к чему-то стремиться, любой олигофрен может стать миллиардером, если ему чуть-чуть повезет. А повезет обязательно, только для этого надо себя хорошо вести.

Бог в таких условиях, разумеется, умирает окончательно, ибо не нужен – венчать однополые пары и помазывать дам в священники без него даже удобнее. Правосудие вырождается, поскольку суд все чаще оценивает не содеянное преступником, а нечто, никакого отношения к делу не имеющее - цвет его кожи, вероисповедание, трудное детство. Или еще что-то в этом роде. Вроде права каннибала есть людей, если они не возражают. Невесть во что превращаются и профсоюзы, отстаивающие уже не интересы тех, кто действительно трудится, а тех, чьи квалификация и отношение к труду позволяет заменить их в течение пяти минут. Все это противоречит даже не условной морали, но элементарной логике. Однако логика чужда «демократам», осуждающим людоеда на два года санаторной отсидки и азартно травящим солдат, ими же посланных «защищать ценности демократии».

Результат – полнейшая деградация общества.

Даже в самых «развитых демократиях» при малейшем сбое в экономике «под нож» идут фундаментальные научные программы, ибо обыватель, гордящийся тем, что «университетов не кончал» не видит прямой пользы в такой ерунде, как изучение кварков. Зато буйно цветут всевозможные «общества защитников природы», понемногу перерождаясь в нечто параноидально опасное, от стремления улучшить очистные сооружения плавно соскальзывающие к отрицанию прогресса вообще, вплоть борьбы за права лабораторных крыс.

Культура при демократии вообще вымирает, как мамонт. Хорошим тоном в искусстве становится попса. И отнюдь не только музыкальная. По телевизору, в любой стране, сплошь «Менты в Санта-Барбаре». Народ ликует, и лишь отдельные «чудики» тщательно собирают личные видеотеки, годами не включая телевизор. А в придачу к интеллектуальной наркоте в наиболее «развитых демократиях» уже бесплатно выдают и обычные наркотики. Ибо если идиоты хотят быть на игле – это их право. Главное, чтобы не вякали.

А тем, кто все таки пытается вякать, рты затыкают мгновенно и беспощадно. В угоду принципу т.н. «политкорректности» любая критика «демократических ценностей» признана уголовным преступлением, и говоруны очень быстро оказываются либо в тюрьме, либо на погосте, либо в психушке. И поделом. Сидели бы тихо, любовались своими любимыми Бертолуччи, глядишь, и пронесло бы…

Возвращение к истокам?

Завершая, вернусь к тому, с чего начал. Как ни парадоксально, самым грозным признаком уже не слишком далекого будущего являются не войны и не акции бородатых шахидов, а шумные, многотысячные демонстрации пенсионеров, марширующие по городам Европы. Пожилые, хорошо одетые и ухоженные люди, потрясая кулаками, требуют отставок. Им не по нраву реформы, затеянные правительствами Италии, Греции, Франции. Они взывают к справедливости: дескать, мы всю жизнь работали, нам обещали… где демократия? И они по-своему правы. Но вся беда в том, что, как старые дороги не рассчитаны на все увеличивающееся количество транспорта, так и старая система социальной защиты – система подачек в обмен на хорошее поведение - трещит по швам, убиваемая увеличившимся сроком жизни среднего европейца и ростом числа бомжей, поколениями сидящих на шее у общества. А заселение Старого Света эмигрантами из Третьего мира, активно усугубляет кризис. Ибо дешевая рабочая сила, конечно, дело хорошее, однако новоиспеченные «европейцы» требуют уравнения в «естественных правах» со старожилами. И они тоже по-своему правы. Им тоже обещали.

В общем, могу утешить тех, кто вещает о скором коллапсе «демократии». Процесс уже идет вовсю, причем гораздо стремительнее, чем это может показаться. И вполне возможно, что в этом смысле именно Владимир Путин – прообраз европейского политика ближайшего будущего, раньше лощеных старосветских хлыщей решившийся принять простую истину: ничто не длится вечно, и очень может быть, что пастуху вскоре придется доставать из чулана кнут.

Хотя, скорее всего, одним кнутом уже не обойдешься.

Опубликовано в газете "Вести"

< < К списку статей < < > > К следующей статье > >