Лев Вершинин

Песня о главном

	«Война – осуществление естественного права, которым сильнейший пользуется для господства над слабейшим»
	Барух Спиноза
	«Горе побежденным!»
	Бренн, вождь галлов

Кого как, а меня извлечение Саддама из ямы поразило полным отсутствием пафоса. Почему-то казалось, что сцена сия будет выполнена в ином, пусть и не героическом, но хотя бы чуть-чуть отдающем высокой трагедией ключе. А случилось так, как случилось, и злорадства нет. Старый потрепанный араб, побоявшийся даже умереть как мужчина и ныне усиленно косящий под придурка, слишком мало напоминает гордого собою красавца-усача, грозившего всему миру Армагеддоном. Нет, разумеется, и сочувствия. Пусть профессиональные человеколюбы из «Эмнисти интернешнл» скорбят по поводу «негуманности» американцев, и пусть малайзийский экс-премьер Махатхир Мохаммед печалится о том, что-де негоже «истцам быть судьями и обвинителями проигравшего». Как по мне, парень допрыгался по заслугам.

Но вот что любопытно. Раз за разом просматривая повторы «визита к дантисту», я вдруг поймал себя на мысли, что, оказывается, мы имеем дело не с абсолютным, инфернально величественным злом, но с мразью, живущей и умирающей (вернее, желающей жить хорошо и ни в коем случае не умирать) по законам шпаны из подворотни.

И это вселяет надежду.

Хотя и не отменяет того факта, что воевать придется еще долго.

Две логики одного вида

Очень многие (в том числе, к сожалению, и весьма неглупые) люди никак не могут заставить себя признать, что происходящее в мире следует признать именно войной. Или, как минимум, выражают сомнения. В чем-то даже понятные, ибо признаки того, что мы привыкли считать классическим «продолжением политики иными средствами» - армии, с битвы на земле, на море и в воздухе, фронты - отсутствуют. Но форма есть форма, а содержание остается содержанием. И хотя лицо войны ХХI века оказалось иным, нежели мы могли предполагать, реальность очевидна: эксцессы, на Западе нежно именуемые «актами террора», а в России «бандитскими вылазками», на самом деле она и есть – «точечная», вездесущая. И враг, образно говоря, хотя еще не под Москвой, но уже гораздо восточнее Смоленска.

С другой стороны, конечно, можно сказать и так, что «война» - не только обстрелы, рейды и бомбежки, это еще и (а возможно, и прежде всего) перевод всей жизни на «военные рельсы», когда до такой степени «Все для фронта, все для победы!», что общество готово смириться не только с падением благосостояния, но и с ограничением либерально-демократических свобод. До такого, конечно, пока еще не дошло. Но, к сожалению, отнюдь не потому, что сему нет причин. Просто народы «сытого мира», утомленные долгим солнцем, изо всех сил пытаются как можно дольше не думать о кошмаре. Как было и шестьдесят с лишним лет назад.

И очень зря. Ибо все уже происходит, только не вслух. Серия масштабных акций уже нанесла тяжелейший удар по экономическому благополучию Запада. Не говоря даже о кризисе недавно еще процветавшего туризма, на грани лавинообразного обвала балансируют страховые фирмы, и если ситуация будет развиваться в том же духе, достаточно скоро огромные накопления «сытого мира» пойдут на возмещение убытков. Что, кстати, и является одной из главных, хотя и не вполне осознанных целей врага. Ибо «голодный мир» пошел в атаку вовсе не ради земель или ресурсов. Просто «они» считают, что их нищета – изнанка нашего нахального благосостояния. И готовы жертвовать многим ради «восстановления справедливости».

С точки зрения обычной логики это трудно понять. Ясно ведь, что сам «голодный мир» от этого никаких дивидендов не получит. Но средний азиат или африканец, пожав плечами, в полном сознании своей правоты скажет на это: ну и не надо; если нам не может быть лучше, то пусть вам будет хуже. И это вовсе не патология. Это норма. Во все века именно так рассуждали все, по тем или иными причинам считавшие себя униженными и оскорбленными, и именно взрывы гремучей смеси зависти с ненавистью были определены основоположниками как «классовая борьба». Но, конечно, в котле смешались и другие ингредиенты, вроде бесспорно имеющей место экспансии исламского мира, молодой популяции, вошедшей в фазу повышенной пассионарности и уже освоившей игрушки, бездумно подаренные ей ошалевшими от сознания своего величавого превосходства «сытыми».

Такая – «геокультурная» - трактовка войны ничуть не противоречит «классовой». Разве что вносит в неё некоторые коррективы: всемирная умма при таком раскладе встает во главе всех, кому нечего терять, кроме своих цепей. Похоже, именно так в последние годы правления полагал Саддам. И уж во всяком случае не секрет, что именно такие идеи высказывал в беседах с репортерами склонный к философским изыскам Джохар Дудаев.

Амок

Есть, однако, некий нюанс. В конце концов, сама жизнь – борьба, и далеко не всякий конфликт разрешается войной, а более слабая сторона прибегает к насилию лишь в том случае, когда она взвинчена до предела и уже не способна контролировать эмоции. Европейцам подобная ситуация знакома: именно в таком положении и состоянии находилась отчужденная, то есть неустроенная, интеллигенция из разночинцев, главный провокатор всех кровопролитий трех минувших столетий. Она же – и главный мотор терроризма «голодного мира». Именно выходцы из этого слоя, на свою голову обученные белыми людьми, организуют войну против «Большого и Малого Шайтанов», готовя и отправляя (как в свое время Азеф или Савинков) на дело тупых, умело замороченных плебеев из числа «лишних людей», выживших благодаря гуманитарной милостыньке вопреки программе природы и сверх её расчетов.

Тяжкие, ведущие к полному имморализму комплексы разноцветной образованщины еще более усугубляются тем, что она теперь живет не в родимых джунглях, а в «мировом городе» и очень хорошо осведомлена о «сытом мире». Если не так давно туземцу, умеющему читать, для полного счастья достаточно было цилиндра и трости («кадиллака», белой жены и так далее), то в начале ХХI века он уже мнит себя вправе, ничем не поступаясь, претендовать на то же место под солнцем, что и «высокомерный, претенциозный, назойливый, аморальный белый человек». А поскольку место занято, его следует любыми путями освободить.

Возможно, процесс шел бы гораздо медленнее, не будь такого мощного раздражителя, как телевизор. Именно картинки иной жизни, на которую можно лишь полюбоваться, заражают синдромом «Хочу!» огромные, безнадежно деклассированные массы плебса. Именно апелляция к таким инстинктам дает идеологам террора «основной ресурс» рекрутов-шахидов - дешевого и надежного оружия массового уничтожения, обладание которым, судя по всему, позволяет «голодному миру» надеяться на победу. Оставляя «миру сытых» лишь беспомощно разводить руками и рассуждать на тему «варварской» сущности ислама, адепты которого-де, в отличие от «нас», ни во что не ставят человеческую жизнь.

На самом деле это не так. Конечно, ислам (как, впрочем, любая идеология такого рода) по духу враждебен всему, что лежит вне данной общины, а тем более угрожает её стабильности. Но ведь идеология - всего лишь надстройка, и еще лет двести назад европейцев не шокировал вид гильотины. Так что низкая цена человеческой жизни присуща в первую очередь нищете. Человек ценится мало там, где он мало стоит, а тот, чья жизнь не стоит и гроша, вряд ли ценит чужую выше. В «сытом мире» детей мало, в них вложены серьезные силы и деньги, в трущобах «голодного» они всего лишь легко восполняемый мусор.

Это очень важно понять. Но еще важнее, поняв, не войти в соблазн «искупления вины», как огромное большинство западных интеллектуалов, достаточно обеспеченных, чтобы позволить себе – ни разу не столкнувшись нос к носу с жизнью – обитать в хрустальных башнях, грезя абстрактным гуманизмом и навязывая обществу свои взгляды. В частности, о необходимости «делиться» с теми, перед кем «все мы в неоплатном долгу».

Для ясности

Объективности ради на время оставим арабов. Благо стремление безоглядно голубить «несчастненьких», желательно встав перед ними на колени, характерно и для других оазисов цивилизации. В Америки, например, сия милая игра в бисер уже обернулась тяжелой, едва ли излечимой хворью - при том, что и потомки плантаторов, и потомки рабов имеют одинаково смутное отношение к старым грехам.

Очень хорошим, правильно мыслящим человеком считает себя, скажем, известный режиссер Майкл Мур, чью книгу «Глупые белые люди» (особенно главу «Убей белого») трудно читать без, мягко говоря, удивления. Его дедушка, видите ли, владел рабами, а внучок, на сытый желудок терзаемый совестью, ненавидит себя. И, дабы не оставаться в одиночестве, всех белых. Не делая исключений ни для потомков тех, кто воевал за дело Севера, ни для тех, кто вообще приехал в Америку после отмены рабства. Больше того, признавая, что большинство чернокожих, давно свободных и полноправных, по-прежнему прозябают на дне, возлагает всю ответственность за это опять же на белых. Что, увы, есть не истина, а нечто прямо противоположное. Ибо в нынешней Америке, где черная девушка при наличии воли и таланта становится правой рукой президента, а черный парень – госсекретарем США, на дне остаются лишь те, кому там уютно. И лично я не понимаю, с какой стати следует видеть личность в жвачном о двух ногах, каким бы ни был цвет его кожи. И как бы тяжко ни сложилась судьба его предков.

Проблема в том, что стать Личностью без упорного труда нельзя, а вот получать блага в качестве безликого представителя «угнетенных» - можно. Оправдывая нежелание и неспособность трудиться глубокой верой в то, что наглость, лень и невежество навеки оправданы. И эту веру тупо поддерживают дурачки типа Мура, всерьез полагающие, что если черные подростки насилуют белую женщину, их все равно нельзя трогать, потому что это, конечно же, протест против несправедливости (какой?!). И не умеющие понять, что фактически потакают новому расизму. Расизму агрессивного быдла, требующего у нормальных людей все новых и новых компенсаций за собственную несостоятельность.

Меж тем комплекс вины за работорговлю – порождение очередного мифа, из серии тех, что в наш просвещенный век формируют «мнение». Да, такой бизнес имел место. Долго. Пока бритты в середине XIX века не стали топить перевозящие живой груз суда. Но кормились от сего доходного промысла сами же англичане, а также испанцы, португальцы, голландцы. И прочие, по мелочи. Но что интересно, европейцы, опасаясь тропических хвороб, зверья и прочих гадостей, предпочитали не соваться в джунгли, забирая товар из портов, где он уже был рассортирован и подготовлен к погрузке. Захватом же людей занимались сами черные племена побережья, а сортировкой... арабские работорговцы (освоившие сие солидное занятие задолго до появления на экваторе первых каравелл). Такое разделение труда существовало много веков – при полном моральном и материальном удовлетворении сторон. И потому вопрос о компенсациях не так прост, как хотелось бы нашим юридически подкованным истцам.

Как бы то ни было, жизнь показала: милостыня не поможет; логика людских отбросов любого цвета проста – незачем делиться, если можно взять все. Но коль скоро так, то и к решению проблемы взаимоотношений с отбросами следует подходить, вооружившись отнюдь не идеей «общечеловеческих ценностей», а большой канистрой инсектицида.

Постулат предопределенности

Все сказанное выше, будучи произнесено или написано еще года два назад, стало бы основанием для полного остракизма автора – расиста, ксенофоба и вообще безнадежного негодяя. Ныне, когда в Нью-Йорке нет башен-близнецов, столицы Старого света до боли похожи на Киншасу и города Магриба, а белобородые шейхи вполне открыто говорят, что пришло время – во исполнение заветов Пророка – водрузить полумесяц над Римом, ситуация слегка изменилась. Его величество западный обыватель, ранее предоставлявший думать за себя тем, «у кого голова большая», нюхом (даже и на уровне уличных конфликтов) учуяв степень угрозы, понемногу разворачивается вправо, вынуждая даже прогнившую «элиту» Парижа и Берлина добавлять металла в голос, когда речь идет о «тьермондизации» Европы. Что же касается Штатов, то они, похоже, уже в большей степени выражают затаенные страхи и чаяния уже нечто чувствующего, но еще не все осознавшего «простого европейца».

Даби пойдет до конца, это уже ясно. Но назад хода нет и в том случае, если он, паче чаяния, не будет переизбран. Мы, как сказал некогда Ллойд Джордж, «сползаем в кипящий котел». Даже если демократы, придя к власти, пожелают сменить кнут на пряник, враг не позволит им этого сделать; всякую попытку «договориться» он неизбежно сочтет слабостью – а высотных зданий на берегах Потомака еще немало. Так что если и есть какие-то сомнения, то разве лишь по поводу форм эскалации войны. Точнее (поскольку «голодному миру», без сомнений, под силу лишь практика «точечных» ударов), каким путем пойдет Америка.

Ясно, что схема, оправдавшая себя в ходе разрушения диктатур, в плане стратегии скорее вредна. Таким путем очаги инфекции не санировать. Это дорого, чревато людскими потерями, да еще и ускоряет процесс «их» (тех, кто как бы лоялен, но лояльность эта, как видно из примера Франции – до первого городового) вползания к «нам». Видимо, на новой ступени развития конфликта будут актуальны не вторжение и оккупация, а сегрегация (конечно, с сохранением контроля над природными ресурсами) и санитарный кордон. Этакий американский изоляционизм, только вывернутый наизнанку.

Легко не будет. Война, подобно хамелеону, станет менять формы, подлаживаясь под обстоятельства, а когда нефтяные и героиновые деньги окончательно сомкнутся с нищетой и интеллигентской экзальтацией, террор на какое-то время станет повсеместной данностью, осуществляемой в интересах не государств, классов или конфессий, но разного рода теневых «организаций», обладающих частными армиями.

Собственно, такие сюжеты уже прокручивают фантасты, как говорится, «ближнего прицела». Спроста ли? Не уверен. В поп-культуре ведь мало что случается просто так; одна из важных её задач в том и состоит, чтобы готовить массы к объективным назревшим реалиям. В эпоху курса на «расовую гармонию» экраны заполнили черно-белые полицейские тандемы, позже, когда власть взялась лечить общество от «вьетнамского синдрома», афиши тотчас явили мощных парней с грустными глазами, не спрашивающих, что Родина может сделать для них, а нынче хитом сезона стала война. Война всех со всеми, где нет ни победителей, ни побежденных, а есть только убийцы и убитые. Война, которую, судя по всему, невозможно предотвратить, но в которой все еще можно уцелеть, сохранив себя и то, чем мы дорожим.

Ярость благородная

Грустно, но очевидно: раскол мира на торжествующе процветающий заповедник и погрязшую в нищете хаотическую трущобу - окончателен. Общество, ведущее войну, вряд ли может себе одновременно наслаждаться благами мира, делая вид, что все в порядке. А потому либерально-демократическому конституционному устройству, которым так дорожит и во имя сохранения которого готов столь многим жертвовать «сытый мир», вряд ли сумеет устоять в неизменности. Хотя бы по той причине, что война стоит очень больших денег, а даже намек на возможность всеобщего обеднения чреват усилением авторитарных тенденций, не говоря уж о необходимости концентрации ресурсов, превентивной охраны, контроля над перемещением и перевозками, распространением информации и прочих не слишком приятных, но неизбежных переменах. Оснований надеяться, что произойдет как-нибудь иначе, «рассосется само собой», к сожалению, нет. Никаких. И с этим следует смириться.

Впрочем, не будем дрожать заранее. Свобода и рабство вовсе не исключают друг дружку, и в тех или иных пропорциях вполне совместимы. В древних Афинах, в Риме, в Британской империи, в Америке до отмены рабства, в ЮАР до отмены апартеида благами демократии и либерализма обладали полноценные граждане, умеющие ими пользоваться. С точки зрения всех остальных ни демократии, ни либерализма, конечно, не было, но, как показала жизнь, получив эти игрушки для взрослых, дети природы играют ими настолько по-своему, что для их же блага опасные бирюльки следует поскорее отнять. Не стесняясь того, что кому-то неизбежно придется стать рабом, а кому-то господином. Ибо если мы хотим, чтобы нашим детям жилось тепло и безопасно, нам не следует жертвовать их будущим из стеснения перед теми, кто высокомерно отверг распахнутые двери, пожелав остаться на морозе.

Опубликовано в газете "Вести"

< < К списку статей < < > > К следующей статье > >