Лев Вершинин

Последние римляне

	«Мы стоим плотиной на побережье тьмы...»
	Елена Михайлик

Вечный Город пал, утратив веру в свое предназначение. Варвары, по куску разрывая Страну, уже бродили у ворот, а римляне баюкали себя надеждой неведомо на что. Работать не хотел никто. Воевать - тем более. Почему-то считалось, что если будет совсем худо, могучий Константинополь обязательно придет на выручку. Хотя на самом деле заморским союзникам было плевать на все, кроме собственных интересов, и выгодные связи с варварскими королями ценились куда выше далекого вырождающегося городка, утратившего волю к жизни. Если что и спасало Рим до времени, так это идея величия империи и память былых побед, воплощенная в потускневшем камне; готы, бургунды и вандалы, умом уже понимавшие, что стена гнилая, никак не могли заставить себя поднять руку - и ткнуть.

А еще у Рима был Аэций.

Сам наполовину варвар, он истово верил в бессмертие города на семи холмах, и силой веры подпирал разваливающуюся на глазах, перенасыщенную пришельцами империю. Железной рукой держал он новоявленных соотечественников, лаской и таской обращая их в свою веру и ставя на службу Риму, а когда пришли гунны, сумел, объединив под древними орлами германские племена, остановить непобедимого Аттилу. И были ему за это, конечно, и слава, и почести, и, увы, смерть от рук завистников. Ибо был он последним римлянином, а судьба последних всегда незавидна.

Империя, впрочем, простояла еще аж 20 лет - очевидно, просто по привычке.

В поисках утраченных иллюзий

Вслед идеям умирают эпохи. Россия Романовых погибла отнюдь не в роковом 1917-м, а много раньше, когда, подкошенная реформой, пошатнулась привычная вера в богоизбранность Святой Руси. Скукожился до главы в курсе истории экономических учений не оправдавший себя марксизм. Осел на задворках политики нацизм, доказав бессмысленность поиска счастья одним отдельно взятым племенем. Не устояв под напором прогресса, почило и христианство. Его агония, вспыхнув огнем пуританского фундаментализма, опалившего Европу Реформацией, затянулась на века. Но старенького, выжившего из ума папу, молящегося в мечети, столь же сложно назвать полпредом Небес на грешной тверди, сколь и московско-киевских иерархов, затянутых в златые, ничуть не скрывающие бравую выправку ризы. Дольше иных версий держался протестантизм, давший алчущим право на личный контакт с Творцом, но торжество прагматизма впрямую вело к торжеству мысли над догмой. И вот уже однополые пары венчаются в храме, а женщины-пасторы окормляют чад своих. Тем самым ставя жирный крест (пардон за каламбур) на христианстве. Не подумайте плохого, лично я ничего не имею против геев, а тем паче против дам, но канон-то гласит, что "по образу и подобию" создан лишь мужчина, а важнейшей из заповедей предписано "плодиться и размножаться"...

Если это цена "модернизации", то она явно не по карману. Летят в тартарары заповеди и законы. Устои смялись. Белого мужчину, "не так" взглянувшего на сотрудницу, затаскают по судам за "домогательство", зато арапа, отымевшего младую блондинку, разве что пожурят. Ведь он - не просвещен, и жизнь у него безрадостна, а главное, ему неведомо, что это грех, и судить его по нашим законам некорректно политически. Да и от блондинки не убудет. В итоге наша цивилизация задыхается в смысловом вакууме, утратив и почву под ногами, и звездное (да хоть бы и облачное) небо над головой. Закон же нравственный, о котором так убедительно вещал старина Кант, вообще линяет в унисон газетным заголовкам.

На всякое "да" или "нет" тут же находится куча "но".

И это, знаете ли, утомляет.

А вот вера не терпит рефлексий. Её сила именно в безоговорочном разделении мира на белое и черное. Все, что не бело - неизбежно черно. Без нюансов. Упрощение возвращает утраченную понятность. Когда алкоголизм из разряда болезней переходит в разряд грехов, сразу ясно, как к нему относиться. Когда высшие авторитеты без затей делят человечество на "своих" и "чужих", объясняя, что "иначе никак", это значительно легче принять за аксиому, нежели абстрактные (и явно лицемерные) рассуждения о "всеобщем братстве".

Но человеку свойственно искать высшие смыслы. Индивидуализм, доведенный до полной завершенности, - явление из области не столько психологии, сколько психиатрии, а основной массе двуногих - включите любой канал и убедитесь своими глазами - уютнее и надежнее ощущать себя, сбившись в стайку...

Царь-Голод

Уподобляясь дятлу, вновь повторю: нынешние темпы размножения человечества смертельно опасны, а ложная этика, содействующая выживанию "лишних" особей, способных в перспективе прокормить себя лишь грабежом, просто преступна. Поскольку фактически (неважно, из каких побуждений) способствует формированию "новой бедноты". И, следовательно, "абсолютному обнищанию", о котором 150 лет назад предупреждал ныне немодный Маркс. Тогда, правда, эту теорему высмеяли. Однако сейчас уже не до смеха, ибо уровень жизни "излишка" неуклонно понижается. Уже сегодня миллиард землян живет впроголодь; эти люди готовы на все, чтобы раздобыть самое элементарное пропитание, и гуманитарная милостыня может лишь притормозить, но не отменить этот процесс, поскольку любые подачки в конечном итоге способствуют росту числа претендентов на подаяние. А мир нынче тесен. Ни за морями, ни за долами не отсидишься. Да и "относительное" обнищание вовсе не безобидно; развращенный байками о всеобщем равенстве плебс не желает мириться с тем, что у кого-то есть тарелка супа, а у кого-то вилла аж о пяти комнатах.

Отчаяние, заквашенное на невежестве, - естественное удобрение фанатизма, а религия - из песни слова не выкинешь - "опиум для народа", призванный утешать обездоленных в их земных горестях, предоставляя хотя бы тень надежды на альтернативу. Иными словами, чем безнадежнее жизнь, тем истовее вера тех, кто не видит просвета в посюстороннем бытии и не верит, что ситуацию можно исправить, руководствуясь разумом. Недаром в той же Европе первыми богохульниками стали высшие церковные иерархи, со смешком рассуждавшие об "этих сказочках про Христа", а отнюдь не монахи-затворники, вроде Джордано Бруно, приходившие к сомнению в поисках истины. И тем паче не мужики от сохи, воспринимавшие христианскую мифологию как нечто не просто реальное, но сугубо личное, вплоть до экстаза индивидуальных и массовых галлюцинаций, толкуемых как высшее откровение (вполне вероятно, что видениям способствовал хронический голод).

Такая вера никак не совместима с прогрессом, ибо сила её именно в полном отрицании логики. Но миллиардам людей, живущим за чертой выживаемости, не до логики. Они и так не получают даже малой крохи со стола цивилизации, но при этом - в эпоху глобализации - имеют возможность сравнивать свое жалкое прозябание с уютом и комфортом других, да еще и при декларируемом "равенстве". И нет ничего странного в том, что мир голодных и рабов, мечущийся в поисках идеологической опоры, способной хоть сколько-то поддержать душевный покой (желательно без особых интеллектуальных усилий, к которым ни в малейшей степени не подготовлен), рано или поздно приходит к исламу.

Правда слабых

В отличие от провалившихся конкуренток, концепция, предложенная некогда эпилептиком из Мекки, поныне сохранила восхитительную четкость. Она не только цельна и понятна, но и достаточно агрессивна, чтобы как минимум обратить на себя внимание. Она легко и без осложнений адаптируется к интересам общины, гарантируя каждому из неофитов толику благ - и земных, и главное, небесных - в обмен на послушание (ведь и термин "ислам" в переводе означает всего лишь "покорность").

Естественно, тонкости суфизма здесь ни к чему, они скорее вредны. Необходима предельная простота, свойственная наиболее агрессивным формам ислама, вроде пресловутого ваххабизма. Такая сведенная к минимуму и оттого крайне экзальтированная вера возникает на стыке культур, питаясь фанатизмом быдла и озлобленностью образованщины, взбешенной неспособностью занять подобающее (по её мнению) место в таком ярком и привлекательном "обществе греха". Признать "второсортность", смириться с нею - нет сил. Скорее уж комплекс неполноценности будет компенсирован героизацией и романтизацией традиционных ценностей, а защитная реакция (психологически понятное желание настоять на своем) логично обернется стремлением "обтесать" всех под себя. И экспансией, с легкой руки покойного Рухоллы Хомейни именуемую исламской революцией. Первые же спонсоры "революционного взрыва" - как сие ни парадоксально, традиционные элиты. Будучи главными угнетателями единоверцев, они тем не менее пока еще воспринимаются ими как "свои", но на сколько времени хватит этого "пока", никому не ведомо, и потому разнообразные "раисы" крайне заинтересованы в том, чтобы народ, дошедший до суицидного экстаза, изливал ярость на внешнего врага.

Все, что происходит ныне в издавна мусульманских анклавах Балкан (Албания, Босния), России (Поволжье, Северный Кавказ) и Украины (Крым), бесстрастно подтверждает: "исламский Ренессанс", по сути, лишь идеологический ярлык, оформляющий процесс оттока крестьянства в город. А с кровью ли сей бифштекс (как в Чечне или Косове) или без, уже несущественно. Гораздо важнее, что процесс дополняется почкованием пришельцев, вовсе не склонных к ассимиляции. То есть они, возможно, и не возражали бы, но сама массовость нынешней иммиграции исключает возможность сделать это быстро. В итоге возникают замкнутые землячества, привлекающие внимание неофитов - из немалого числа европейцев, выросших в атмосфере атеизма, но, терзаясь комплексами, возмечтавших обрести высокую веру. Или хотя бы найти себя, примкнув к общине, в которой водится такая иллюзия. И не считающих отказ от собственного "я" излишне высокой платой за душевный комфорт.

Парад пятых колонн

Ислам завоевывает Европу. Без армий и почти без стрельбы. Медленно, но без тени сомнения в конечном успехе. Мудрые, изысканные имамы то и дело дают интервью репортерам ведущих газет и телепрограмм, указывая на благотворные последствия грядущих перемен. И аналитики, знакомые с историей хотя бы чуть глубже курса средней школы, утверждают: процесс идет в том же русле, что и покорение древнего Рима христианством.

Точно так же в первых рядах неофитов - женщины. Всякие, в том числе и падшие. Но в основном - христианки, ставшие женами мусульман. Причины выбора понятны: Запад насмерть поражен эгоизмом, в России ответственность мужчины перед семьей и за семью выхолощена едва ли не напрочь, а для восточных мужей характерно уважение к традиционным ценностям, что всегда важно для женщины, если она не вконец беспола. Правда, сама по себе "матримониальная экспансия" вряд ли немедленно превратит Европу в часть Дар-уль-Ислама, зато потомки от таких браков уже и европейцы, и мусульмане (а это крайне редко бывает чистой формальностью).

Еще один не изменившийся со времен первых евангелистов резерв пополнения европейской уммы - люмпены, не голодающие (ибо пособия получают аккуратно), но измученные ненавистью ко всем "сильно умным". Эти в любые времена были мишенью заезжих проповедников, суливших прыжок в лучшую жизнь. До сих пор главными ловцами душ были иеговисты, муниты и другие авторитарные секты, а также разнообразные "гуру" и сэнсэи. Теперь к списку добавились шейхи, и, как и следовало ожидать, стяжали гораздо больший успех, поскольку не столь явно стремятся облегчить кошельки своих почитателей.

Негоже забывать и узкую, но крайне активную прослойку интеллектуалов, гнушающихся голым материализмом. Некогда они очень увлекались марксизмом и производными от него, но времена меняются, а с ними и моды. Узок их круг, страшно далеки они от народа, однако именно их "прозрение" весьма показательно - как тенденция. Поскольку в свое время именно из таких "романтиков" выдвинулись отцы Церкви, сумевшие доказать "верхам", жестоко давившим заразившую "низы" опасную ересь, все выгоды принятия новой идеологемы, способной дать владыкам земным возможность куда более эффективно управлять массами.

И (точно так же, как тогда - христианство) ислам реально способен ответить пусть не на все, но на большинство "проклятых вопросов", терзающих общество потребления. Скажем, проблему массовой безработицы несложно снять, вернув женщин обратно в дом, к детям и кухне. Это тотчас же (и вполне законно) вдвое сократит число тех, кому ныне приходится обеспечивать право на труд и прилагающиеся к нему льготы; возрождение семьи как замкнутой хозяйственной ячейки поможет ликвидировать ублюдочную систему всеобщего иждивенчества, одновременно оживив естественный прирост населения и ослабив необходимость в дальнейшей иммиграции.

Все это, вместе взятое, очень подходит как левым, так и умеренно-правым политикам, прочно занявшим политическую сцену в Европе.

Стратегия капитуляции

Будем честны. Вся стратегия "мультикультурализма" есть декларация поражения "свободного мира", Даже не грядущего, а уже состоявшегося. Скорее всего, как раз по этой, пусть даже не вполне осознанной причине власти предержащие Запада делают все, чтобы задобрить мусульманское пока еще меньшинство. Конечно, играют роль и меркантильные соображения на тему арабской нефти (лишний евро, но сегодня, для среднего белого европейца куда более важен и насущен, нежели любые беды, но завтра), но главное все-таки - исступленная боязнь "великих потрясений", тем более пагубных, что воля к борьбе утрачена.

Когда-то капитуляция Империи перед "абсурдной" идеей, неумолимо ползущей с Востока (!), началась с изумления. Просвещенным горожанам, разочарованным язычникам и фактически атеистам, учение распятого иудея не без оснований казалось отрыжкой невежества нищих масс, бунтом бездомных варваров и плебеев против цивилизации. Однако чего они не могли понять, так это тайного смысла последней улыбки казнимых. Она, как все непостижимое, лишала мучителей уверенности в себе - точно так же, как ныне достойных бюргеров вгоняет в оторопь феномен "шахидства", который, по сути, калька с мазохистской жертвенности ранних христиан.

Нет, одолеть идею, что ни говори, можно. Даже если она овладела массами. Но только истребив всех носителей инфекции. По крайней мере, "мочащихся к стене". На что, увы, не были способны и грубые цезари Рима. А нынешние политики, не смеющие даже припомнить рецепты, опробованные прадедами в 1795, 1848 и 1871 годах (что уж говорить о большем?), в глубине души уже просчитывают, как побезболезненнее расслабиться и какой будет от этого профит. Тем более что растущая иррационализация общественного сознания властно приказывает "элите": надо бы вновь заиметь "мандат свыше". И потому, когда сам принц Чарльз демонстрирует почтительный интерес к "глубинной мудрости" корана, лично я вижу в словах будущего главы Англиканской церкви отнюдь не первые лучи просветления, но голый, холодный и точный расчет.

Все повторяется. Ислам, осуждающий личные пороки и освящающий "вечные" ценности, как когда-то учение апостолов, выросшее из строжайших канонов иудаизма (с власяницами, веригами и нечесаным монашеством), дает шанс Европе не только "нравственно возродиться", но и "загнать в вольер" демона революции, мягко убедив его сменить хозяев. Так, по крайней мере, кажется тем, кто мнит себя контролерами процесса. И в этом есть резон, ибо нынешний, не победивший еще ислам идет на компромиссы, привечая неофитов, но ислам в силе и мощи, как это уже бывало, потребует не обращенных, а рабов и "зимми", второсортной обслуги.

Из чего и делается вывод: пока зовут - не опоздай.

Цена самообмана

Не будем говорить о том, как скоро расчетливый индивидуум, сменив кирху на мечеть, затоскует по привычному раздолбайству и какими методами ему объяснят, что назад пути нет; рассуждения эти сродни пугалкам об эмиграции, которыми компетентные остающиеся щедро потчуют отъезжающих. В конце концов, в нынешнем Дар-уль-Исламе далеко не все, подобно Мулле Омару, считают холодильники измышлением шайтана. И все же плоды капитуляции будут очень несладкими. Ибо исламский мир прочно и надолго окольцован заколдованным кругом экономического, социального и ментального застоя, а учение пророка в агрессивной версии - глобальная реакция всемирной общины на глобальный же прогресс. Большевизм, издание второе, исправленное и дополненное.

А коль скоро так, то победа ислама вернет человечество к началу Темных веков.

С холодильниками, самолетами - и полным подчинением воле Аллаха, единолично транслируемой муллами. С постепенным поиском решений - однажды уже найденных, но забытых. С необходимостью время от времени "сбрасывать" избыток пассионариев - но раз все географические открытия совершены, стало быть, понадобятся войны, много войн, в которых неизбежно будет применено оружие, изобретенное много позже смерти пророка и потому не запрещенное кораном. Со своей великой чумой, своими гуманистами, мучениками, еретиками, просветителями. И бунтарями, которые когда-нибудь воскликнут: "Аллах умер!"

Нам, грешным, понадобилось для всего этого полтора тысячелетия.

Возможно, изобретения шайтана-технократа вкупе с глобализацией помогут идущим следом управиться лет за семьсот. Или даже быстрее.

Только не стоит надеяться, что неофиты - Али Шрёдер, к примеру, или Махмуд Ширак - сумеют "облагородить" учение мекканского купца, как некогда язычники, укравшие у первых учеников бродяги из Назарета и учение, и имя, и право на трактовку, в итоге преобразили "плебейскую веру" до полной неузнаваемости. Хотя бы потому, что воины джихада, а тем паче, их вожди вовсе не намерены отдавать бразды вчерашним гяурам.

"Чья власть, того и вера", - так было записано некогда в документе, положившем конец тридцатилетней войне католиков и протестантов. "Чья вера, того и власть", - будет сказано когда-нибудь новыми властителями дум и судеб. На меньшее они не согласятся.

Да и зачем?

Самый последний

...Всего через 30 лет после смерти вышеупомянутого Аэция в Риме, уже не столице уже не существовавшей Западной империи, а обычном варварском городе, в очень знатной коренной семье родился Боэций, интеллектуал и эстет. Возмужав, этот мечтатель пренебрег возможностью уехать в Константинополь, куда давно уже перебралась родня, ради безумной идеи - сделать новых хозяев, готов, достойными правопреемниками великой культуры. Удача улыбалась ему: он стал советником короля Теодориха и сумел очаровать его Римской Идеей. Но был еще и народ (он же войско), не оценивший сих возвышенных бредней. Ибо, на взгляд простого варвара, потомки слабаков, не сумевших отстоять свою землю, не достойны ничего, кроме рабства. Три года Теодорих (вовсе не зря слывший Великим) разрывался между симпатией к Боэцию, стоически сочинявшему в тюрьме "Утешение философией", и гласом улицы, требовавшим казнить умника. Но государственные интересы, конечно, возобладали. Впрочем, приговор Боэцию вынес все же не король. И не косматые воины. А единокровные горожане, очень сердитые на беднягу, который "высовывался" и раздражал дикарей. И голову осужденному тоже рубил не гот - новые господа гнушались черной работой.

Оно, конечно, хрен редьки не слаще. Но лично я - пока у меня есть выбор - иду за Аэцием.

Не оглядываясь на Константинополь.

Опубликовано в газете "Вести"

< < К списку статей < < > > К следующей статье > >