Лев Вершинин

От героев былых времен

	«Я не столь уж хорошего мнения о героизме – и все-таки: он – наиболее приемлемая форма существования, особенно когда нет другого выбора»
	Фридрих Ницше

	«Если мы сами холопы, то для нас не может быть героев»
	Томас Карлейль

Я, к счастью, не испанец. Но все равно безумно стыдно. За народ, после первой же оплеухи торопливо вставший в позу, спеша исполнить все прихоти извращенца – лишь бы не бил. Хотя в плане тактики это, может быть, и правильно. По крайней мере, удовлетворенный клиент сменил гнев на милость. Застегивая ширинку, он треплет нацию Гойи, Писарро и Сервантеса по щечке, кладет сотку евро на тумбочку и уходит. Беда в том, что ненадолго. Как только догорят последние церкви в Косове, он вернется. И коллективная Моника, именующая себя Европой, это, похоже, уже поняла. Скуля по инерции, она спешно совершает необходимые приготовления к очередному визиту. Даже не думая о самозащите. Это же так негуманно, да и страшно, а жить, по мнению многих ныне уважаемых людей, можно и на коленях.

Боюсь, наши деды-прадеды, доведись им узнать, что творится в выстроенном ими для нас мире, просто пожали бы плечами. Их мир, еще не дотянувший до зияющих вершин либерализма, не умел ежиться от страха перед наглостью шпаны, и на удар они отвечали ударом. Нет, конечно, во все времена большинство жаждало покоя и корочки хлеба, желательно с маслом. Но не оно, к счастью, решало судьбы поколений, а странные люди, вопреки здравому смыслу метавшиеся по захолустью Ойкумены, ценой своей и чужой крови создавая державы и внедряя, как сказали бы сейчас, новые идейные ценности. Чудаки, способные в час беды не лгать в глаза растерянной толпе, позорно выдавая черное за белое, а прямо сказать «Я не обещаю вам ничего, кроме слез, крови и победы» – и сдержать слово. Те, к которым мудрый и проницательный Андре Мальро в свое время приклеил ярлычок «фарфелю», что на французском арго, как известно, означает «чокнутый», «играющий не по правилам». «совсем-не-такой-как-все».

Последний флибустьер

Около ста лет назад в Северо-Американских Соединенных Штатах, пребывавших тогда в скромном статусе околицы мировой культуры, в том числе и так называемого легкого жанра, вышли в свет «Короли и капуста». Роман мало кому известного Сиднея Портера, по причине уголовного прошлого предпочитавшего, истинного своего имени не афишируя, печататься под псевдонимом О. Генри. И не роман даже, а серия забавных новелл о лихих похождениях храброго янки в «банановой» республике Анчурия. Вещица публике приглянулась, а со временем (о чем сам автор, несомненно, не помышлял) вошла и в золотой фонд американской литературы. Но из миллионов читателей, хихикавших за последний век над страницами «Королей…», никто, судя по всему, не вспомнил, что в основе забавных эпизодов романа-бурлеска лежит история реального человека, чья поразительная судьба, несомненно, заслуживает совсем иного слога и жанра.

…Его звали Уокер. Уильям Уокер. Он родился в захолустном уголке штата Теннеси, в 1825 году, всего лишь через полтора года после того, как президент Монро в послании конгрессу на весь мир объявил: Америка - для американцев, и главным чувством его, как позже признавался он в письмах, была невыразимая скука. Шустрого паренька выворачивало от чинных семейных ужинов с непременным чтением Библии – единственной книги в доме, от нудных наставлений папеньки-пастора, от надутых туповатой спесью соседей. Первым серьезным бунтом стал отъезд из дому – учиться на врача, вопреки воле отца, мечтавшего передать мальцу свою кафедру. Но и выучившись на хирурга и войдя, несмотря на неприлично юный возраст, в моду, Вилли скучает. Его пациенты, даром что «сливки общества», на поверку – те же рожи, что и дома. Стоило ли менять шило на мыло? К счастью, медицинская практика дала ему достаточно денег, чтобы уехать в Европу. Формально – продолжать образование, на деле же это вновь бегство от той самой беспросветной тоски. Но и в Европе дела ничуть не лучше. Уокер возвращается в Штаты, забросив медицину, вгрызается в юриспруденцию, за год одолевает полный курс наук, получает адвокатскую лицензию, блестяще выигрывает десяток процессов – но деньги его очень мало интересуют, а клиенты вызывают омерзение. Жизнь опять начинается с нуля, и вскоре Вилли становится «золотым пером» журналистики в самом веселом из американских городов – еще не утратившем французский лоск Новом Орлеане. И скучает. Невыразимо скучает.

Вот тогда-то пружина и срывается. Неистовым протуберанцем взрывается долго дремавшая энергия. Врач, разочаровавшийся в медицине, юрист, похеривший юриспруденцию, очеркист, порвавший с журналистикой, щуря глаза, глядит на юг – туда, где бурлит и колышется совсем еще не устоявшийся мир. Мир революций, загадок, опасностей, подвигов и приключений, без которых жизнь - не жизнь, а нечто такое, чем и дорожить нет нужды.

Оставив приятелям и невесте коротенькую записку, Уокер отправляется в золотоносную Калифорнию. Но вместо золота ищет там парней, подобных себе. И находит. А затем во главе сотни всадников устремляется покорять Мексику. Для начала – хотя бы один её штат. Скажем, Сонору. Он намерен создать там республику, а затем подарить её родине. Но родина думает иначе. В планы людей из Вашингтона на тот момент не входит ссора с соседями, и отряд федеральной кавалерии окружает «флибустьеров», разоружает их, а предводитель - за нарушение границ сопредельного государства - оказывается на скамье подсудимых. Где в полной мере и проявляет свои таланты адвоката, журналиста и лучшего оратора Луизины. Присяжные, утирая слезы платочками, вчистую оправдывают «героического юношу», и «полковник» Уокер тотчас начинает искать границы не столь сопредельные. И, естественно, спонсоров. Каковые вскоре и появились. В лице Корнелиуса Вандербильта, владельца крупнейшей пароходной компании, первого в истории США мультимиллионера.

Президент и капуста

Они, правда, очень разные люди. Авантюристу хочется странного, а всемогущему дельцу желательно прорыть канал, связав Тихий океан с Атлантикой. И лучше всего - в Никарагуа, где много озер. Но – вот неувязка! - в маленькой стране полыхает большая смута; либералы, на корню купленные Вандербильтом, свергнуты консерваторами, которым платит Британия; плантаторы освободили своих негров, создали из них дружины и дерутся всласть, но, похоже, одолевают консерваторы, а это непорядок. И Уокер берется «разрулить» ситуацию.

Весной 1855 года 57 отборных парней, высадившись в порту Коринто, берут штурмом столицу – Гранаду. Либералы ликуют. Их лидер, Франсиско Кастельон, производит «рыцаря и героя» в полковники, после чего «рыцарь» переходит к консерваторам, выбивает из Гранады либералов, получает от «гранадинос» чин генерала и… расстреливает их всех, не пощадив и президента Корраля. А в августе 1856-го ставит точки над “i”, объявив президентом Никарагуа себя. По просьбе и под бурные овации как чудом уцелевших консерваторов, так и запуганных либералов. Ему даны диктаторские полномочия на неограниченный срок, и амбиции его вполне соответствуют: в инаугурационной речи глава республики изложил детальный план создания Центральноамериканской империи, строительства суперканала и превращения региона в главный нерв мировой торговли. А в перспективе – слияния с САСШ, чтобы раз и навсегда упрочить превосходство Юга над Севером.

Уокер правит железной рукой. Главная угроза порядку – банды бесхозных негров, и сеньор президент ничтоже сумяшеся восстанавливает рабство; больше того, им задуман масштабный завоз рабов из Африки (планы грандиозны, рабочей силы нужно много). Его «легитимность» (канал – дело святое!) признана Белым домом. Он популярен, ибо дал измученной стране покой, а белой (вернее, смуглой) бедноте - землю, конфискованную у «грязных политиканов». Правда, все соседи, от Гватемалы до Коста-Рики, ощетинились против чужака-гринго, однако первый натиск флибустьеры отражают играючи.

Вот тогда-то, на пике успеха, Уокер сделал то, чего не следовало делать ни при каких обстоятельствах: начал ставить условия Вандербильту. И зря. Прервав отношения с «наглым выскочкой», взбешенный богач перерезал флибустьерам каналы поступления припасов и подкреплений, а потрепанному «союзу четырех» предоставил военный кредит. Так что к апрелю 1857-го союзная армия, так ни разу и не победив, оттеснила оставшихся без боеприпасов бойцов Уокера к побережью, вынудив полковника сдаться ВМФ САСШ.

Вновь - суд. На сей раз в Новом Орлеане. Теперь подсудимому, хоть соловьем он заливайся, светит немалый срок, и он, не дожидаясь вердикта, бежит. Туда, где объявлен вне закона. И в ноябре 1857-го вновь объявляется в Никарагуа. Но его уже никто не ждет: самые буйные лежат в могилах, прочие разоружены, и полковник начинает играть в покер с судьбой. Арест-депортация-бегство-вторжение-арест-депортация-бегство-вторжение – и так не раз, и не два, благо смерти в бою он не боялся, а плен ему, как гражданину САСШ, грозил максимум высылкой…

Клокочущая энергия президента, ставшего повстанцем, не иссякала. Зато иссяк интерес к нему Вашингтона. Назревала гражданская война, обе стороны заигрывали с соседями, к тому же победа Уокера играла на руку Югу, и Белый дом умыл руки, а доведенные до белого каления центральноамериканские правительства в августе 1860-го, хоть и с трудом, но все же окружили немногочисленный отряд флибустьеров где-то в Гондурасе.

Полевой суд был скор. Полковник Уильям Уокер, гражданин США и Никарагуа, экс-президент, выслушал приговор, поблагодарил судей за объективность, отказался от повязки и, встав перед взводом солдат, скомандовал «Пли!».

Вот и все. Но в тот же год, а может быть – кто знает? – даже в тот самый же день и час далеко на юге через реку Био-Био переправился некто Антуан де Тунен.

Кентавры и король

В отличие от своего одногодка-янки, паренек из Дордони, отпрыск древнего рода, числящего в череде предков Сирано де Бержерака (впрочем, утративший иллюзии XIX век мало ценил такие пустяки), рос мальчиком смирным. Залпом глотая книги по истории и географии и грезя дальними странами, он твердо знал, что станет адвокатом. Как папа и дедушка. И «высший свет» города Перигё, надо полагать, был крепко обескуражен, когда однажды уважаемый юрист, один из столпов местного общества, бросив процветающую контору, исчез неведомо куда.

В тихом омуте черти водятся. Мечтая о славе первопроходца ( в то время имена великих путешественников гремели на всю Европу), беглый юрист пересек океан и в 1858-м объявился на самом юге Чили, там, где за быстрой рекой Био-Био лежала загадочная Араукания, страна мапуче – единственных краснокожих, которых за два века так и смогли одолеть испанские конкистадоры. С точки зрения международного права «земля кентавров» была независима, а воевать они умели лихо, так что все попытки Чили и Аргентины подчинить «дикарей» пресекались в корне, а с 1835 года, когда вождь Кальфукура создал Конфедерацию Салинас Грандес, белым чаще приходилось защищаться, чем нападать.

Два года экс-адвокат жил почти впроголодь, готовясь к экспедиции. И, конечно, не зная, что несколько лет назад великий шаман Мангил предсказал приход белого человека, знающего язык «настоящих людей», которому Небо поручило объединить мапуче. Но незнание, как известно, не освобождает от ответственности. Слух об исполнении пророчества облетел пампу. Сам старик Кальфукура от имени Конфедерации предложил пришельцу стать верховным вождем. И де Тунен дал согласие. Но поставил будущим подданным условие: утвердить тут же составленный им декрет, провозглашающий наследственную монархию. А также конституцию (копию основного закона Второй империи), герб, флаг и гимн. Разумеется, «Марсельезу».

Получив из-за Био-Био манифест Антуана I, короля Араукании и Патагонии, власти Чили и Аргентины на какое-то время впали в прострацию. В отличие от наивных вождей мапуче, мало сведущих в тонкостях европейского права, они все хорошо поняли. Однако, не имея оснований вмешиваться во внутренние дела суверенной страны, пилюлю сглотнули. И лишь через год, поняв, что казус никем не срежиссирован, приняли меры. Выманить короля-адвоката, верившего в силу письменных гарантий, на переговоры оказалось проще простого. А уж арестовать его и выслать – вообще делом техники.

Однако Ореля-Антуана уже несло. Вернувшись во Францию, он развил бурную активность, в поисках покровителей дойдя аж до Наполеона II. Правда, император, хотя по натуре сам изрядный «фарфелю», не вдохновился, а ехидная парижская пресса подняла «его краснокожее величество» на смех, но было в тогдашней Европе и немало романтиков, готовых раскошелиться. Четырежды Антуан I возвращался к «своему народу», привозя деньги и оружие, и всякий раз под сине-бело-зеленый флаг со стальным крестом и двумя звездами тотчас стекались тысячи воинов. Король начал формировать парламент и министерства, ввел сбор налогов, создал регулярную армию, и несколько раз сумел даже побить чилийские армии вторжения.

В общем, де Тунен процарствовал аж до 1877 года. Затем был в очередной раз похищен, приговорен к расстрелу, помилован и под стражей выслан во Францию. Где через год и умер 53 лет от роду. По некоторым данным, от яда. Чуть позже при неясных обстоятельствах погиб его друг, «принц-регент» Пьер Планшю, а вскоре «арауканский вопрос» был решен окончательно: осознав, что короля уже нет и не будет, мапуче сложили оружие.

Опять-таки – вот и все. Однако в том же 1885 году далеко на севере, в снежном Саскачеване франко-метис Луи Риль, создав свое «королевство», объявил войну Канаде. Впрочем, это уже совсем другая – одна из многих - история.

Зов крови

Все это, конечно, преданья старины, хоть и не очень глубокой. Но в никарагуанской глубинке, напрочь забывшей череду «родных» президентов, и сейчас звучат баллады о гринго, который вовсе не погиб, а уплыл за море, чтобы когда-нибудь обязательно вернуться. Но династия де Тунен поныне досаждает чилийцам, требуя «прекратить оккупацию», и требования эти не остаются гласом вопиющего в пустыне. Но, наконец, в 1989-м властям Буэнос-Айреса пришлось срочно депортировать француза-туриста - Антуана III, чересчур восторженно встреченного уже вполне цивилизованными мапуче. А коль скоро так, выходит, костер нашей с вами – назови её хоть иудеохристианской, хоть евроамериканской – цивилизации был так мощен и ярок, что искры его под густым слоем пепла тлеют до сих пор.

Да, веками жить на пределе невозможно. Яростные вспышки энергии одиночек, вырывавших «болото» из спячки, в конце концов, не могли не уступить место копошению массы двуногих, объявивших высшим смыслом жизни саму жизнь, какова она ни есть, самой жуткой страшилкой - смерть, неважно, ради чего, а высшей мерой героизма - готовность индивидуума не высовываться. И когда это случилось, поток «фарфелю» устремился в иное русло, к нам с вами уже не имеющее никакого отношения. С точки зрения тех, кто умеет желать странного, жалкие, пасующие перед силой и волей существа с охладевшей кровью не заслуживают ни уважения, ни пощады.

Что по большому счету только справедливо.

Однако сегодня, в унисон всему прогрессивному человечеству скорбя о безвременной кончине шейха Ясина, я вновь, вопреки всякой логике, поддаюсь безумной надежде. Ведь люди, пославшие вертолет, знали, какими будут последствия. Но все же решились. А значит, еврейская кровь, куда более древняя, чем европейская, все еще горяча, и народ Израиля, страны-«фарфелю», как бы того кому не хотелось, не согласен вновь стать сырьем для мыловарен.

Побарахтаемся!

Опубликовано в газете "Вести"

< < К списку статей < < > > К следующей статье > >