Лев Вершинин

Кондотьеры смерти

Что история развивается циклически - трюизм. Споры на эту тему, в свое время бурные, совершенно иссякли. А потому едва ли стоит удивляться ни тому, что ныне мы с вами безо всякой машины времени вернулись в эпоху «штурма и натиска» голодных и рабов, оседланных образованщиной из числа лузеров, ни поддержке, оказываемой либеральным Западом безумной атаке орды восточных фанатиков на нашу цивилизацию. Все это, по сути, лишь калька, хотя и очень качественно выполненная, ситуации, сложившейся в 1920-30-е годы. Если не раньше.

Умелые руки

Критиков, в пух и прах разнесших недавно прошедший по телеэкранам российский сериал «Империя под ударом», нельзя упрекнуть в предвзятости. Фильм откровенно плох. Характеры ходульны. Реальная история препарирована. Факты загнаны в тупую схему. А кое-что и вовсе придумано. Во всяком случае, «разоблаченный» в одной из серий заговор лидеров тогдашнего эсеровского террора, Азефа и Савинкова, якобы намеревавшихся угнать самолет и обрушить его на царскую резиденцию, единогласно был признан чистой воды выдумкой. Этаким римейком событий 11 сентября 2000 года. И зря. Как раз этот эпизод – правда. Как сказали бы в начале ХХ века, доподлинная. Подтвержденная самим Борисом Савинковым, в мемуарах которого подробно и обстоятельно изложена история о том, как в 1907 году по решению Боевой организации социалистов-революционеров русскому эмигранту, непризнанному гению техники Сергею Бухало, прозябающему в Мюнхене, была финансирована постройка аэроплана, способного развить сказочную по тем временам скорость и, совершив на огромной высоте беспосадочный перелет Англия - Россия, спикировать на Царскосельский дворец. Или на Петергоф. Короче, туда, где, по данным очень хорошо поставленной эсерами разведки, находился бы царь со всем семейством. Были уже отобраны и кандидатуры в пилоты-самоубийцы – несколько «юношей бледных» из немалого числа тех, что не видели особой разницы, каким образом расстаться с жизнью «во имя священной цели».

Правда, сей блестящий план, как и показано в фильме, не осуществился. Истратив деньги до последнего пфеннига и убедившись в технической неисполнимости своего проекта, изобретатель предпочел, не дожидаясь объяснений с заказчиками, исчезнуть бесследно. Однако Савинков, судя по всему, ни на миг не пожалел о растраченных впустую средствах. «Террор обречен оставаться на обочине, - писал он, - пока не сольется воедино с передовой научной техникой; только на неё вся надежда, и только она, подняв террор на небывалую высоту, поможет боевой организации действительно сделаться непобедимой. Пускай первый блин вышел комом, неважно, главное, что стало понятно: научный прогресс – вот единственный путь террора».

На фоне такого, согласитесь, потрясающего совпадения прошлого с будущим меркнут иные не менее показательные, но куда менее яркие примеры. Сугубыми дилетантами выглядят боевики Внутренней Македонской революционной организации (ВМРО), из лучших побуждений сыпавшие мышьяк в водопровод Салоник, и итало-испанские анархисты, разбрасывавшие на улицах «фотографические карточки» - отчеты об убиении похищенных чиновников. И уж вовсе мальчиками в коротких штанишках, напрочь лишенными творческой фантазии, кажутся бравые ирландские парни, обожавшие убивать не самих «тиранов» или их «лакеев», а малолетних детей, поскольку именно это «мучительно для извергов более чем смерть». Так что, на мой взгляд, именно российские эсеры по праву могли считаться «королями ужаса». По крайней мере до тех пор, пока не уступили место конкурентам – большевикам. Террористам куда более сильным, решительным, умелым и начисто лишенным интеллигентской рефлексии. И не менее предшественников уважающих знание, которое – сила.

Сердце спрута

С почтительной опаской рассуждая о загадочной и неуловимой «Аль-Каеде», не стоит считать, что сей всепланетный кошмар являет собою нечто доселе невиданное. Всего лишь век назад, даже меньше, не день и не два, а в течение почти четверти столетия, решительно на всех континентах, в городах и селах, от Тасмании до Гренландии, от Токио до Лимы существовала и активно действовала сверхмощная сеть, раскинутая из Москвы. Располагавшая практически неограниченным резервом фанатичных исполнителей, блестящими штабистами-теоретиками, неисчерпаемыми средствами, как финансовыми, так и научно-техническими, и готовая на все во имя радикальной перестройки планетарного мироустройства. Всеми возможными средствами, включая убийства, неважно, индивидуальные или массовые, а также вооруженные мятежи и все прочее, организационно таким мятежам предшествующее.

«И мы еще дойдем до Ганга, и мы еще умрем в боях, чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя», - это совсем не риторика. Это формула, полностью отражающая сознание шахидов и моджахедов того времени – формально как бы «межвоенного», а на самом деле повседневно истекавшего кровавым гноем революционных войн, бунтов и стычек. Ибо в те годы прогресс, порождая невиданные ранее соблазны, еще не совершил рывка, позволившего сильным мира сего откупаться от неудачников милостыней, а удерживать колонии предпочитали по старинке – хлыстом, без помощи дрессированной туземной элиты. И потому, пожалуй, на всей земле, вплоть до джунглей Конго и бразильской сельвы, не осталось места, куда не добрались если не «конники Буденного» (хотя кое-где появились и они), то, во всяком случае, курьеры Коминтерна. Обычные на вид люди. Вот только меру их фанатизма вряд ли под осознать не то что нам с вами, но и среднестатистическому боевику «Талибана».

Скажем, болгарин-коммунист, приговоренный на родине к повешению, едет – естественно, под чужим именем, с безупречными документами и в надежном гриме – из веселой, еще до аншлюса, Вены в царскую Софию. Едет, не зная того, навстречу заведомой гибели: пытаясь найти причину серии провалов, ЦК БКП пустило его по «плохому» маршруту. Как живца. Курьер был взят на явке, что позволило вычислить и ликвидировать провокатора. А сам арестованный, которому следователи, пытаясь «расколоть», выложили карты на стол, спокойно ответил: ну и что?.. я догадывался об этом еще в Вене. И это взаправду был не подвиг, а повседневное бытие людей, вовсе не считавших себя героями.

Тогда, на пороге 1920-х, возник мировой заговор смертников. И заработал. На всех параллелях и меридианах. Правда, технических условий для сотрясения основ «по-крупному» еще не было, да и денег, подкидываемых из Москвы, хватало далеко не всегда. А подчас и совсем не хватало. Зато была фанатичная вера в свой политико-экономический «коран». Были угли умело раздуваемой «классовой ненависти». Была, наконец, глупость «попутчиков» из Народных фронтов. В сумме образующие то, что в начале ХХ века (!) журналист Луговой, сам тогда не зная, насколько гениально определение, назвал «социал-демократическим исламом».

Братья-разбойники

Великое Зло, на счастье человечество, тяжко хворало от рождения. Иррациональный фанатизм не мог ужиться с прагматичной приземленностью марксистов, неизбежно сводивших Идею к развитию безликих «производительных сил». Ярость выжгла себя. Изнутри. Сперва вцепились в глотки друг другу «шииты» и «сунниты» мировой социалистической революции. Потом Иосиф Виссарионович, реалист и прагматик до мозга костей, предпочел стать Божеством в одной отдельно взятой стране, и в таком раскладе фанатики Интернационала уже не просто мешали, но и могли стать опасны. А потому паломники, по старой памяти стекавшиеся в коммунистическую Мекку со всех концов Земли, начали исчезать один за другим. Разноцветные, разноязыкие, они погибали в подвалах Лубянки, лишней горсткой растворялись в лагерной пыли, пропадали бесследно. За каких-нибудь семь лет было вырезано все руководство Коминтерна; шанс уцелеть оставался разве что у тех, кто принимал новые правила игры, ставя приказ Вождя выше собственных убеждений, тем более, что классики, в отличие от кремлевского горца, могли и ошибаться. Таких «Чего изволите?» типа Ракоши, Готвальда, Ульбрихта и сломанного через колено Георгия Димитрова, для порядка припугнув, оставляли впрок, готовя на роль наместников в будущих провинциях. А когда Вторая мировая была в самом разгаре, «Красный император» и вовсе распустил Коминтерн за ненадобностью. Без единого возражения со стороны горстки бывших фанатиков; против квакнул только второй Иосип, Броз Тито, бывший завхоз редакции революционного журнала «Интернациональная литература», к тому времени, на свое счастье, пребывавший уже не в Москве, а в относительно безопасных по сравнению с нею горах Югославии.

Позже, по мере старения «воплощенной мечты», идеализм окончательно уступил место прагматизму, верность идее начали покупать за нефть и оружие, и жутковатая секта убийц вроде бы сошла на нет. Но семена заложенной в ней яростной мощи, разлетевшись во все стороны, упали в благодатную почву. С подачи французских коммунистов «Капитал», наряду с Кораном, становится настольной книгой основателей сирийской БААС. А осенью 1918-го, как раз в то время, как курьеры красной Москвы возникли в Иран и Афганистан, раскрывая бородатым шейхам земные доказательства правоты Пророка, в Дамаск входит ополчение бедуинов, ведомое знаменитым Лоуренсом, впоследствии прозванным Аравийским. Он - не только фанатичный адепт Британской империи, но и интеллектуал, изучавший все модные идеи своего времени, враг «гнилого общества» и, как следствие, восторженный поклонник Ленина - вбивает в темные головы диковатых детей пустыни азы революционно-националистической грамоты. И спустя десять лет, когда на Ближнем Востоке появился маэстро террора Янкель Блюмкин, арабы, отнюдь не во всем соглашаясь, тем не менее слушали эмиссара Лубянки очень внимательно. Сугубый прагматизм «красной» ипостаси Великого Зла понемногу въедался в зелень восточного иррационализма, чтобы спустя много лет расцвести кровавыми бутонами исламской революции.

Тихо ластами шурша

Что лучшее средство против террора – террор, известно давно. Общество, решившееся на хирургию, обречено выжить, ибо самая мощная и разветвленная сеть убийц бессильна против бездушной машины взявшегося за дело всерьез государства. Скверно, конечно, когда демократии приходится, поступившись принципами, бить наотмашь. Но ведь уже приходилось в XX веке. И не раз. И всегда шло на пользу. В конце концов, даже Толстой однажды посоветовал всем порядочным людям не пасовать перед насилием. К тому же никто пока что не требует рубить головы на площадях. Речь сейчас идет всего лишь о введении неких элементов организованности. Дисциплины, иерархии, ответственности. Да, такие меры всегда чреваты неудобствами, но без них невозможно противостоять «бесам», ныне еще и вооруженным всеми новинками научно-технического прогресса.

Увы, судя по всему, Запад склонен думать не о возможном исходе болезни, а о стоимости лечения. В какой-то степени это понятно. Демократию наш мир – весьма относительно, но все-таки свободный – в муках рождал и пестовал столетиями, дожив наконец до светлого дня, когда страхи умерли. Все до единого. И «проклятый царизм», и «гидра контрреволюции», и «мировой кагал», и «плутократия», и «рука Москвы». А тут откуда ни возьмись - терроризм, борьба с которым рано или поздно неизбежно изменит правила такой вольготной и приятной жизни. И Европа, понимая это, страдает. Ведь запреты, доносы, слежка - это (фи!) так гадко. И вообще, можно, конечно, стерпеть и проверку в аэропорту, и не самый дружелюбный визовый режим, и даже отпечатки пальцев при въезде. Но ведь жить, работать или просто путешествовать, ощущая свою «открытость» жесткому, хотя и аккуратному надзору полиции и спецслужб – мало того что неуютно, так еще и унизительно! За что страдали?!

Короче говоря, споткнувшись о необходимость чем-то - или частью уюта, или частью безопасности – жертвовать, сознание среднего левого почкуется. Вообще-то осуждая терроризм, террористам он сочувствует, ибо, по его мнению, так поступать человек может только от отчаяния и полной безысходности, и заставляет себя верить, что его лично, раз он так добр и прогрессивен, уж точно никакой террорист не обидит. Не слишком, в принципе, любя чужаков, склонных к иждивенчеству и криминалу, он считает своим долгом защищать их от «нападок», чтобы, не дай Бог, не рассердились. Благополучие свое и страны он, конечно, ценит, но ввиду бедствий «бедных деток Сомали» считает его как бы неприличным и даже зазорным и требует «делиться», при условии, однако, что лично с него, кроме налогов, ничего не возьмут. А налоги, кстати, надо бы понизить. Исходя из последнего соображения, уважает он и демократию, но абстрактную, а ту, которая есть, склонен оскорблять и расшатывать - ибо не идеальна, и хочет его, свободного человека, в чем-то ограничить.

Крайности постепенно сходятся, пафос наивного идеализма сплетается со слепой готовностью крушить лес без оглядки на щепки. Тем паче насилие «во имя добра», неважно, индивидуальное или массовое, очень романтично. Береты, шапки-маски, пароли, отзывы и прочая атрибутика манят просвещенную, совестливую и (прежде всего!) сытую особь, на сытый желудок жаждущую острых ощущений. И терроризм, как сто лет назад в России, входит в моду, причем уже не только уличный, с которым в силах справиться полиция, а салонный, культурно обоснованный, с которым справиться невозможно, поскольку его адепты - самые что ни на есть столпы и сливки общества.

Проще простого

Все незатейливо, как грабли. Бога нет. Нация ничто. Америка – всемирное зло. Израиль – оккупант. Саддам - страдалец. Гомогенный секс – здорово. Интеллигент обязан быть левым. Капитализм убивает, стало быть, нужно и должно убить капитализм. Слушая эти напевы, еще раз убеждаешься, что нет ничего такого, чего уже не было бы до нас. Ради интереса беру с полки потертый томик из серии ЖЗЛ. Перечитываю речь Желябова на процессе. О том, что надо следовать своим убеждениям, презрев все «умные» уговоры, ибо «самый процесс борьбы за убеждения, даже и ошибочные, есть процесс, укрепляющий энергию характера, бодрящий, возвышающий достоинство человека». И про то, что революция – не более, а даже менее кровавая и жестокая акция, чем обычная жизнь с ее войнами, эпидемиями, болезнями, дорожными и воздушными катастрофами, мафией, голодом и нищетой…

«Много жертв? – вопрошает другой борец за людское счастье, крупнейший теоретик и практик террора Петр Лавров. - Знаете ли, дорогой друг мой, это зло – в значительной мере иллюзия. Возьмите статистические данные за десять лет, среди которых свершились самые кровавые революции, и сравните с таблицами смертности за десять лет, когда революций совсем не было, и Вы увидите, что среднее число выбывших… одно и то же. Пусть люди ошибаются, увлекаются, губят друг друга… Это лучше, здоровее и во всяком случае не вреднее для человека, чем примирение с судьбой, покорность пред возмутительным общественным строем…»

Красиво, правда? А вот скучные рассуждения о необходимости «единых стандартов сбора и передачи информации о пассажирах», «биометрическом контроле», «единой электронной базе данных», «унификации проездных документов» и прочей тоске зеленой – совсем некрасивы. Да еще и припахивают ненавистной глобализацией. Но знаете, что? Мне лично по нраву именно это, скучное и чуждое романтике. Ибо, как сказал в свое время один неглупый человек, жандармы под каждым окном - это очень противно, но полное их отсутствие - страшно.

Опубликовано в газете "Вести"

< < К списку статей < < Обсуждение > > К следующей статье > >