Лев Вершинин

Призрак свободы

	«Будущее уже не то, что было раньше.»
	Поль Валери

Прежде всего, прошу пардона у месье Бунюэля. Нет, не за плагиат – ведь и сам месье одолжил эту формулировку у К. П. Победоносцева. Того самого, воспитателя Николая II. Я, увы, не знаю, читал ли гениальный режиссер статью «Великая ложь нашего времени». Только вот его шаловливо-эпатажные ленты (помните? – светские рауты на заботливо расставленных в гостиной унитазах, счастливая и обеспеченная мадам, со скуки развлекающаяся дневной проституцией, триумф снайпера, расстреливавшего прохожих с крыши небоскреба и снискавшего этим пылкое одобрение общества…), как ни странно, удивительно созвучны строгим мыслям давно усопшего сановника Российской империи. А те, в свою очередь, весьма соответствуют болевым точкам нынешней реальности. В которой мы с вами, дорогой читатель, обитаем…

Сова отпущения

На моей памяти Константина Петровича иначе как «мракобесом» не величали. В крайнем случае «махровым реакционером». Даже в лихие дни расцвета гласности, когда в ранг «великих мыслителей» возводились и Троцкий, и Бухарин, и Гучков с Милюковым, не говоря уж о десятках фигур рангом пониже, а по времени поближе, о нем, как-никак, крупнейшем государственном деятеле, историке и философе двух последних царствований хорошо не говорили; в лучшем случае цедили сквозь зубы: да, мол, был такой, в общем-то, умный мужик, но ведь ретроград запредельный, доброго слова не стоящий. И последний гвоздь забивали цитатой из Блока. Той самой, знаменитой - «над Россией простер совиные крыла». Все.

Извините, не все. Потому как, может, для кого-то Александр Александрович и авторитет, но не для меня. То есть что талант, а может даже и гений, с этим не спорю. И либерал безусловный, и демократ. И даже большевиков, как и я, не слишком жаловал. Хотя притом, в отличие от Гумилева и многих иных, ими не преследовался, напротив, был секретарем Чрезвычайной Комиссии, не брезговал получать пайки от Железного Феликса, а умер от воспаления сердечных клапанов, усугубленного психической горячкой. Проще говоря, с ума сошел. Да что из того. Его слово, несмотря ни на что, по-прежнему весомее мнения профессионалов.

Хотя, и то сказать, профессионалы, историки и политики, тоже не любили Победоносцева. И по сей день не любят (ежели, конечно, знают, кто это такой). Особенно «демократы» , что в России, что на свободном Западе, что в «развивающемся мире». А недемократов нынче ведь, почитай, и нет. То бишь есть, но, имея в виду перспективы карьеры, ни за что в этом не признаются. Условности превыше всего (поклон месье Бунюэлю!).

Вопрос: почему? Чем так люто не угодил и современникам, и потомству обер-прокурор Святейшего Синода? Уж явно не профессиональной деятельностью – ведь и жандармов, и опричников, не говоря уж о палачах, нынче считается хорошим тоном поминать добром. А вот профессор правоведения, выходит, не угодил. На мой взгляд, как раз из-за того, что был в первую очередь не политиком, с которого спрос невелик и конъюнктурен, а мыслителем, имевшим и упрямо, всем назло отстаивавшим свою точку зрения на теорию развития государства. И самое непростительное с точки зрения нынешних властей предержащих как раз то, что практически все его догадки подтверждены историей, а труды вековой давности до сих пор, говоря казенным языком, «не утратили актуальности».

Порой создается впечатление, что Константин Петрович, анализируя ход истории, пытался не просто спрогнозировать будущее, а в меру сил предостеречь современников (и потомков – нас с вами) от непоправимых ошибок. Только вот те, к кому он взывал, не вняли. И сейчас не хотят.

А зря. Ибо если и сравнивать г-на действительного тайного советника с совой, то разве что с совой Минервы. Которая Афина. Она же Паллада. Короче, богиня мудрости. С вещей птицей, видящей в глухую полночь дальше, чем иные орлы ясным полднем…

Осторожно: мечты!

Прежде всего следует помнить: Победоносцев - не «чистый» историк, а юрист, теоретик государства и права - исследовал развитие общества как упорядоченной системы, именуемой государством, пытаясь понять причины жизнеспособности или, по меньшей мере, эффективности тех или иных властных структур.

Будучи монархистом, причем сторонником абсолютной, самодержавной монархии, он, однако, вовсе не считал её идеалом. Как ни странно, таковым в его понимании было народное представительство и правительство, полностью свободное от личных амбиций. Наилучшим, писал он, было бы устроение, когда «закон действительно выражал бы волю народа; управление действительно исходило бы от парламента; опорная точка государственного знания лежала бы действительно в собраниях избирателей, и каждый гражданин явно и сознательно участвовал бы в правлении общественными делами».

Но коль скоро такой идеал, как и все идеалы, заведомо недостижим, а всякие попытки к нему стремиться «основаны на ложном начале», следует идти путем частных преобразований, всемерно охраняя существующее государственное устройство. Иначе «самые представления о жизни и о целях её становятся лживыми, отношения спутываются, и жизнь лишается той равномерности, которая необходима для спокойного развития и для нормальной деятельности». Насильственный слом государственной машины не может вызвать ничего, кроме хаоса. И это, согласитесь, так. В истории многих стран мира любая революция, любое резкое изменение действующего строя приносили подавляющему большинству населения огромные беды: массовое обнищание, миллионные жертвы, всеобщую люмпенизацию. Примеров так много, что нет нужды их приводить. А раз так, то, выходит, надо раз и навсегда отказаться от революционных (правда, такого слова в лексиконе тайного советника не было) преобразований, «законсервировать» общество и медленно продвигаться от кочки к кочке, осторожно реформируя, но при этом не забывая, что «слово преобразование так часто повторяется… что его уже привыкли смешивать со словом улучшение», а далеко не всякое преобразование улучшает.

Итак, Константин Петрович был консерватор. Классический, в самом лучшем смысле этого неоднозначного слова. В серии своих блестящих работ («Великая ложь нашего времени», «Новая демократия», «Болезни нашего времени»), не выступая прямо за сохранение монархии (в его время все, кроме идиотов, понимали, что она исчерпала себя), он посвятил весь свой немалый талант разоблачению так называемой «демократии». С единственной целью: объяснить мыслящим современникам катастрофическую ошибочность их благородных грез.

По праву хитрости

«Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений», - этими словами открывается самая ненавистная «прогрессивным силам» всех стран и эпох статья «Великая ложь нашего времени», с беспощадностью вивисектора препарирующая весь набор штампов, составляющих гордость «демократических» режимов. Неторопливо разбирая одну за другой основные составляющие «народовластия», он убедительно доказал: это все то же правление незначительного меньшинства, как и всякий государственный режим, только еще более хаотичное, еще более подчиненное всемерному удовлетворению «…личного честолюбия, тщеславия и личных интересов представителей».

Нетрудно заметить: Победоносцев парадоксальным образом смыкается со злейшим из своих идейных оппонентов – Карлом Марксом, тоже полагавшим, что государство было, есть и будет «аппаратом насилия, с помощью которого один класс удерживает власть над другим». Не признавая понятия «класс», он в целом признает верной суть марксистского постулата: все государственные системы похожи, только одни (с точки зрения Константина Петровича, монархия) основаны на правде, а другие – на лжи. И тем страшнее ложь, чем больше она похожа на правду. Тем хуже режим, который, объявляя своими основополагающими принципами «свободу, равенство, братство», скрывает под этими непреходяще влекущими лозунгами эгоизм небольшой группы демагогов.

В сущности, такой режим страшнее тоталитарного. Там все ясно: власть сосредоточена в руках одного человека или группы, не признающих никаких законов, кроме закона грубой силы. И как раз этим тоталитаризм отличается от монархии, где один человек – император, король, султан, шах – тоже располагает огромной властью, но в отличие от тирана, законов не признающего, устанавливает закон, которому сам и подчиняется. Однако тоталитарный режим, несущий неисчислимые беды населению, по определению недолговечен (конечно, с точки зрения истории, а не отдельно взятого человека) – он терпит крах со смертью диктатора, или рушится под ударом извне (как гитлеровская Германия или саддамовский Ирак), или, как в случае с СССР, постепенно разлагается изнутри. Демократический же строй (будем пользоваться этим термином для определения всего букета государственных устройств с представительной формой правления, неуклонно подразумевая кавычки) живуч именно за счет обмана, за счет использования все более совершенных демагогических приемов и лозунгов, понятных самой широкой – а значит, необразованной – массе «полноправных» избирателей.

Вот теперь, вкратце очертив credo Победоносцева, можно попытаться понять, в чем состоит открытая действительным тайным советником и статс-секретарем Его Величества «великая ложь нашего времени»…

Ослам - морковку

«Выборы никоим образом не выражают волю избирателей». Этой категорической фразой перечеркивает Константин Петрович основу основ – по меткому выражению Николая II, «треххвостку» - всеобщие, равные и тайные выборы. Для нынешнего интеллигента – сугубая крамола, перечеркивающая основы любой демократии. И слабенькой «азиатской», и безумной израильской, и «укоренившейся» американской, и даже «управляемой» российской. Ведь именно это и является главным аргументом демократических режимов: вы ведь сами нас выбрали, мы получили мандат из ваших рук, значит, мы и есть ваша власть. А уже после этого, дабы оправдать очевидные гнусности, в ход идут ничего не значащие, но яркие фразы типа «каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает». Но если, не пожалев времени, внимательно изучить избирательное законодательство нескольких наугад взятых, желательно внешне ничем друг на дружку не похожих стран, неизбежно возникает мысль: а ведь верно!

Практически везде - очень похожие правовые нормы. Выборы считаются действительными, если в них приняло участие не менее 25% зарегистрированных избирателей, а избранным считается кандидат, набравший голосов больше, чем его соперники (не важно, 90 или 20 процентов от общего числа участвовавших в голосовании). То есть, предполагается, что человек, за которого (заметьте, без всяких подтасовок!) проголосовало менее 13% жителей какого-либо региона (менее одной шестой населения), совершенно законно считается «всенародно избранным». Какая же это, пардон, демократия, если, скажем, в Речи Посполитой конца XVII века шляхетство, выбиравшее короля, составляло одну пятую населения?!

Удивительно, насколько верно определил тенденцию Победоносцев, живший задолго до того, как были написаны все эти законы. Однако он пошел дальше. Факт недостаточного представительства сам по себе, по его мнению, еще не влечет за собою автоматического нивелирования государственной власти, но вся беда в том, что в результате «свободных» выборов к вершинам власти приходят не высококвалифицированные профессионалы, а в большинстве случаев краснобаи и политиканы. Ибо «кто по натуре своей способен к бескорыстному служению, тот не пойдет заискивать голоса». Да и избиратель чаще всего отдаст предпочтение не кандидату, наилучшим образом подготовленному к управлению государством, а одному из тех, кто лучше «светился» перед массой – оратору, представляющему то или иное популистское движение.

Оно-то, конечно, «по теории избиратель подает голос за своего кандидата потому, что знает его и доверяет ему, но на практике избиратель дает голос за человека, которого по большей части совсем не знает, но о котором затвержено ему речами и криками заинтересованной партии», - и, как следствие, абсолютное большинство избранного таким образом парламента составляют «наиболее честолюбивые и нахальные граждане». Сейчас эти постулаты вошли во все пособия по политической рекламе в виде даже не философемы, а просто фундаментального практического принципа, в реализации которого не раз участвовали и мы с вами – избирая.

Несвободная стая

Но даже и это не самое страшное. Гораздо хуже, что парламентское большинство, состоящее из безответственных и зачастую управляемых закулисными спонсорами политиканов, да еще и представляющее менее 1/12 населения, придя к власти, по определению будет действовать на благо стране лишь в той мере, в какой эти действия будут совпадать с потребностями их собственной партии. Ибо, как правильно отмечал Победоносцев, «существенный мотив каждой партии – стоять за своих во что бы то ни стало, или из-за взаимного интереса, или просто в силу стадного инстинкта», а кроме того нельзя забывать, что и партии, оставшиеся в оппозиции, будут выступать против правящей партии в силу опять-таки не объективной нецелесообразности её действий, а исходя из нужд и соображений межпартийной борьбы.

Опять-таки, скучно перечислять примеры, однако и обойтись вовсе без иллюстрации никак нельзя, тем паче, что теория Победоносцева получила историческое подтверждение очень (опять же по меркам истории) скоро. Нет, не в Израиле, как вы, возможно, подумали, а в России 1917 года, где сменявшие друг друга у кормила чудовищные партийные коалиции, переполненные абсолютно некомпетентными, но популярными (или полагающими себя таковыми) общественными деятелями, последовательно обнаруживали полную беспомощность в таком непростом деле, как управление страной, зажатой в тисках системного кризиса. А тот факт, что шла война, лишь еще резче обнажал бестолковость правительств, но никак не был решающим фактором, ибо в своих действия все составы Временного правительства исходили прежде всего из соображений не реальной целесообразности, а популяризации самих себя, любимых. Например, знаменитый «Приказ о демократизации армии», разваливший многомиллионные, уже начинавшие побеждать войска, был призван решить одну, и только одну, никак не соотносящуюся со стратегией задачу – обеспечить левому кабинету поддержку солдатни из резервных полков, расположенных, прежде всего, в Петрограде. Дальше – больше: казалось бы, просто невозможна ситуация, когда во время кровопролитных боев правительство решает запретить отправку резервов, расквартированных в столице, на изнемогающий фронт. Но Временное правительство такое решение приняло.

Еще одним примером «заботы о государстве» могут служить прискорбно многочисленные прецеденты использования правящими партиями бюджетных (то есть народных) средств на ведение предвыборных кампаний – опять же не из соображений экономической целесообразности, а исключительно ради выгоды группировки, руководящей государством в данный момент, без всякой оглядки на такие пустяки, как экономические и социальные кризисы.

Нет, как хотите, а я снимаю шляпу перед аналитическим гением его превосходительства, сумевшего, критически рассмотрев историю развития «демократических» учреждений своего времени, еще в конце позапрошлого века спрогнозировать детали не только ближайшего, но и отдаленного будущего…

Маршрут бумеранга

Исследуя закономерности развития общества, Победоносцев коснулся и проблемы веры человека – в данном случае, в политиков. Опять-таки применительно к возможному её влиянию на выбор обществом пути. По его мнению, причиной большинства заблуждений, в том числе и религиозных, является то, «что человек обычно становится на ложную точку зрения; в своем Я утверждает он эту точку, и ему кажется, что вся вселенная около него движется». Но нет смысла винить в этом самого человека, если «в подобную путаницу впадает и вся новомодная философия, опять от той же грубой ошибки, что человека, тварь слабую и глупую, принимает она за центр мироздания и заставляет всю жизнь вращаться вокруг него».

Здесь-то и заложена возможность манипулирования мнением общества и самим обществом посредством выдвижения и внедрения в массу популистских лозунгов. Константин Петрович категорически осуждает догматическую веру в так называемые «общие начала» (по-нынешнему, «общечеловеческие ценности»). Человек, по его разумению, верит, скажем, в слоган «Свобода! Равенство! Братство!», не только не задумываясь о его сути, но даже и не пытаясь. А отсюда, как следствие, - злоупотребление манипуляторов этими лозунгами в собственных эгоистических целях. Но ведь «Жизнь – не наука и не философия; она живет сама по себе, живым организмом. Ни наука, ни философия ничуть не господствуют над жизнью, как нечто внешнее: они черпают свое содержание из жизни, собирая, разлагая и обобщая явления жизни», и потому теориям, основанным на «общих положениях», грош цена в базарный день. Но, с другой стороны, избежать лозунгов нельзя, ибо «масса не в силах понять общего положения в истинном, условном значении, она жаждет узреть и пощупать». Иными словами, философские категории, слишком сложные для понимания, простому человеку легче принять на веру.

Соблазн увлечь как можно больше сторонников, бросив им (порой полнейшим антиподам) предельно простые посулы, в которых каждый увидит то, что по сердцу именно ему, весьма велик. Отработаны и методики. На первом этапе теория, избранная той или иной партией, превращается в набор заклинаний, пусть даже глупых, но привлекательных и доходчивых. Затем, путем многократного и постоянного повторения, лозунг становится догматом. И уже в этом качестве используется для подтверждения собственных идей и достижения собственных целей, которые, как правило, сводятся к обретению реальной власти.

Здесь, однако, есть серьезная опасность. Политическая группа, пришедшая к власти с помощью лозунга, со временем почти наверняка будет обвинена конкурентами в нарушении своего же догмата. И тогда ложная догма, подобно детищу доктора Франкенштейна, обернется против творцов. Реальность такого оборота событий могут подтвердить и не забывшая мягкий шелест ножа гильотины Гревская площадь Парижа, и тихие подвалы московской Лубянки, но… каждое новое поколение демагогов, не желая учиться на ошибках предшественников, раз за разом – с некоторым даже упоением – повторяет их.

Глас навозный

Впрочем, для нас сейчас важнее понять еще одну закономерность «демократического общества», выведенную Победоносцевым. Успех внедрения в сознание масс и последующего использования лозунга для достижения власти прямо связан с избирательной системой.

Любой лозунг наиболее успешно «работает» на малообразованную часть населения, не склонную к самостоятельному мышлению и не способную критически оценить предложенный продукт, зато крайне падкую на броские посулы и лесть. Именно эта часть населения и составляет «стойкий» электорат политических групп, готовых слепо следовать за своими кумирами. А раз так, то вполне естественной тенденцией «демократического» развития общества становится постоянное снятие разного рода ограничений и цензов – во имя расширения круга избирателей. Высшая точка такого процесса – всеобщее избирательное право для всех граждан, достигших, например, восемнадцатилетнего возраста. После чего участие в выборах массы народа, не имеющего ни образования, ни жизненного опыта, создает огромный перевес тех избирателей, которые не понимают и не хотят понимать истинной сути лозунгов, предлагаемых их вниманию политическими партиями, зато очень склонны «голосовать сердцем».

При этом более подготовленная часть избирателей либо брезгливо самоустраняется от участия в «фарсе», либо устраняется насильственно – явно, с помощью темных манипуляций (вроде показательно бесстыжего снятия с дистанции симпатичного кандидата), или неявно, просто потому, что на фоне единогласия общей массы голоса незначительного мыслящего меньшинства практически не влияют на осуществление выбора. Как раз это и является целью политических групп, так как дает возможность прийти к власти не доказав реальную готовность управлять страной, а использовав броскую фразу.

И коли уж на то пошло, рискну высказать догадку, которая наверняка ужаснула бы Константина Петровича. Очень похоже, что неуклонное снижение образовательного уровня большинства населения, характерное сегодня практически для всего «демократического» мира, есть результат сознательной и целенаправленной политики элит, осознавших, что манипулировать безоглядно «свободной», но тупой особью куда удобнее, нежели личностью, воспитанной в умении подвергать все сомнению. Конечно, полностью выбить из человечества потребность мыслить практически невозможно. Везде и всегда найдутся семьи, стремящиеся воспитать потомство, не сообразуясь с потребностями истеблишмента. Но политически это ничтожное меньшинство, повторим еще раз, никакого значения не имеет.

Вполне по Победоносцеву, «Жизнь на каждом шагу обличает нас следами неправды, вместо той правды, нами обещанной; явлениями эгоизма, корыстолюбия, насилия, - вместо любви и мира; язвами бедности и оскудения – вместо богатства и умножения силы; жалобами и воплями недовольства – вместо того довольства, что мы прочили. Не беда! – повторяем мы все громче… лишь бы принципы нашего века были сохранены и поддержаны».

Импотенция нарциссизма

Однако политические группы весьма мало этим озабочены. Им не до того. Да и не может быть до того. Потому что - Константин Петрович немало писал об этом – создание политических теорий и – особенно - их применение на практике в подавляющем большинстве случаев преследует единственную эгоистическую цель «удовлетворить зов честолюбия, выделиться из ничего и прославиться». А наиболее простой путь, «высший прием творчества – творить из ничего». То есть не использовать наработки предшественников, уже кое в чем разобравшихся, а выдвинуть новые теории, предусматривающие кардинальное реформирование общества, путем ломки всего старого и построения на осколках прекрасного нового мира.

Привлекательность такого подхода очевидна: когда речь идет о глобальных, не подающихся скорому анализу проблемах, достаточно использовать «общие понятия», например о всеобщем благе или всеобщем же равенстве, и строить аргументацию на догмах, а не на конкретике. В отличие от проектов частных, требующих досконального знания и навыков, сломать все и вся сумеет и пресловутая кухарка. Или модный поэт. Или учительница начальных классов. Для которых «этот прием соблазнителен еще и тем, что, не имея нужды в действительном знании, он дает широкое поле политическому шарлатанству».

Создавая подобную теорию (гг. Перес и Бейлин, ау!), демагог одним махом решает целый ряд важнейших для себя задач, обзаводясь ореолом не только эксперта-государственника, но и «заступника народного» (ау, г-н Перец!), а кроме того, еще и вводит в оборот новый лозунг, вокруг которого потом может строить избирательную кампанию. При этом реальное соответствие возможностей стремлениям никого не интересует. «Страсть к навязыванию своих идей доходит до фанатизма тем более, чем более ничтожен человек, и нет такого глупца или невежды, который не считал бы себя способным к правлению».

Время подтвердило правоту обер-прокурора. Вновь с болью душевной заставив себя не вспоминать ни «солдата номер один», ни экс-мэра Хайфы, напомню, что общественные деятели России образца 1917 года, властители дум, столпы общества и светочи мудрости – от Гучкова до Керенского - обретя наконец вожделенную власть, усмирить которую, по их мнению, были вполне в силах, тотчас постыдно оконфузились. Все многочисленные и красивые декларации, которые они муссировали десять лет, подстрекая «улицу» к бунту, оказались абсолютно нежизнеспособны, а сами светочи – полностью не способны к деятельности, предполагающей хоть какую-то ответственность. Несравненные специалисты в области возведения замков на песке, они, судя по грустным мемуарам, осознали свое ничтожество слишком поздно, уже оказавшись лицом к лицу с сугубыми практиками – левыми радикалами, не боящимися ни диктатуры, ни крови.

Желающим возразить, что, дескать, несколько месяцев, подаренных историей Временному правительству, слишком краткий срок для строгих суждений, напомню иной пример – Грузия, где власть крупнейших теоретиков меньшевизма худо-бедно продержалась с конца 1917-го до весны 1921-го, и уже за первый год – при абсолютной честности властей – скатилась в бездну: экономический коллапс, всеобщая нищета, повальная эмиграция, война со всеми соседями и в конце концов – полное фиаско «чистой» социал-демократической модели.

Жизнь, что ни говори, умеет мстить.

Великое брехло

Одной из главных (если не главнейшей) свобод, которыми гордится «демократическое» общество, является свобода слова. Во все времена, начиная с эпохи Просвещения, политики придавали ей огромное значение, и не случайно средства массовой информации (а если кто помнит, то кое-где некогда принято было честно добавлять «и пропаганды») называют «четвертой властью», наряду с законодательной, исполнительной и судебной. Это, конечно, не совсем так (судьба НТВ, ТВС и нашего «Седьмого канала» еще на памяти), но там, где «демократия» укоренилась вполне, не так уж далеко от истины. По крайней мере, на первый, второй, третий и даже десятый взгляд. Однако если первые три «власти» хотя бы формально имеют некоторое подобие «законно избранных», то «четвертой» никто никаких прав не делегирует, она берет их себе сама. «Любой уличный болтун, любой проходимец из непризнанных гениев, любой искатель гешефта может, имея свои или достав для наживы и спекуляции чужие деньги, основать газету, собрать вокруг себя по первому кличу писак, фельетонистов, готовых разглагольствовать о чем угодно, репортеров, поставляющих безграмотные сплетни и слухи, - и штаб у него готов, и он может с завтрашнего дня стать в положение власти, судящей все и каждого, действовать на министров и правителей, на искусство и литературу, на биржу и промышленность».

Победоносцев категорически не приемлет распространенное и поныне мнение (внедряемое, кстати, самими же СМИ), что газета (телевидение, радиоканал, информационный сайт) выражает мнение определенной части населения страны. С его точки зрения, это еще одна «великая ложь», поскольку если определенное СМИ и выражает в конце концов мнение какого-либо слоя, то лишь после того, как само его создает. Иными словами, с помощью прессы, создающей «общественное мнение», в массовое сознание внедряются политические идеи различной направленности, а после того как часть населения с помощью отработанных методик воспринимает их, журналисты могут с полным правом представлять себя «выразителями народного мнения». Принцип, в сущности, тот же, что и при создании политического лозунга. А на возражение – дескать, если газета не будет «выражать мнение» какой-либо достаточно крупной группы граждан, её не будут читать (радио не станут слушать, ТВ – смотреть), Константин Петрович отвечает: «Нельзя положиться на здравый вкус публики. В массе читателей – большей частью праздных – царят, наряду с некоторыми добрыми, жалкие и низкие инстинкты праздного же развлечения», и опять попадает в точку, ибо внимание аудитории пресса привлекает не политической ориентацией (хотя и она имеет значение), но прежде всего информационно-развлекательными блоками. И потому «любой издатель», любой политической ориентации, «может привлечь к себе массу расчетом… на охоту к скандалам и пряностям всякого рода».

Сеть на простака

Естественно, рупоры «демократии» категорически отрицают свою ангажированность, утверждая, что информирование населения о реальных событиях не дает возможности излишне увлекаться политикой. Но даже если не принимать в расчет трактовок с угодной СМИ (или её закулисным суфлерам, что в данном случае неважно) точки зрения, остается еще и так называемая «оценка фактами», когда путем умелого подбора информации читателя (зрителя, слушателя) подводят к нужному выводу. Создав при этом впечатление, что объект пришел к конкретному взгляду на ситуацию сам, без малейшего воздействия извне.

Речь не о фальсификациях. Они как раз показатель низкого профессионального уровня, присущего обычно демократиям «управляемым», вроде российской. Значительно тоньше (и действеннее) использование информации абсолютно правдивой, но специально препарированной, путем подбора нужных сообщений и умолчания о событиях, противоречащих поставленной задаче. Скажем, в эпоху террора в России начала ХХ века «демократическая пресса» сообщала исключительно о фактах насилия со стороны властей, полностью игнорируя преступления «революционеров», и лишь к концу столетия стало известно, что число погибших от рук эсеров или большевиков в несколько раз превзошло число казненных по приговорам судов. Такие методы применялись и позже. К примеру, «гусинское» НТВ некогда умудрилось подробнейше освещать «нарушения прав человека в Чечне» федералами», ни словом не упоминая о шалостях дудаевцев – точь-в-точь, как CNN, BBC и им подобные, стеная о печальной судьбе «угнетенных палестинцев», в упор не видят страдания семей, потерявших своих близких в терактах.

А бывает еще и безупречно объективное освещение информационных поводов, специально подготовленных «дружественными» политическими группами – вроде «марша Вики Кнафо», «писем пилотов-отказников» или «дела семьи Шарон», но это уже высший пилотах, доступный лишь самым «укорененным» демократиям.

Главным же грехом СМИ считал Победоносцев то, что они отучают читателей думать, иметь собственное мнение, предлагая взамен «комментарии экспертов», трактующих нужный набор фактов, исходя из чисто умозрительных посылок, и в конечном итоге вдалбывая в массовое сознание угодные политикам идеи. Константин Петрович, конечно, ничего не знал о «постулате Геббельса», гласящем, что население можно убедить в чем угодно путем простого повторения, однако подчеркивал, что «если заведомо ложную мысль повторить множество раз, то придет миг, когда она станет без раздумий приниматься за высшую истину».

Безусловно, иллюзия свободы выбора есть. В конце концов, никто не может навязать потребителю то или иное издание. Но, единожды выбрав те, которым, на его взгляд, стоит доверять, человек достаточно скоро, полагаясь на уже готовые, «единственно объективные» суждения, начинает плыть политическим курсом любимой газеты, радиостанции или телеканала. А следовательно, и той политической группы, чьи интересы это «сильнейшее орудие управления, ослабляющее всякое самостоятельное развитие мысли, воли и характера» выражает.

Бандар-логи в законе

Особым предметом внимания его превосходительства была проблема безответственности печати и журналистов. Никем, как мы уже говорили, не уполномоченные, СМИ сами себя наделяют полным, куда там дипломатическому, иммунитетом. «Именем общественного мнения они раздают награды одним, другим готовят казнь, подобную средневековому отлучению», причем не имея на это никаких прав, кроме присвоенных в силу абстрактных, ими же выдуманных «демократических традиций». И потому в своих деяниях не руководствуясь ничем, кроме собственной выгоды. Как ни странно, при полной поддержке закона, рамки которого в отношении «свободы слова», как правило, изрядно размыты.

«Все подвластно Фемиде, от одного только журналиста, власть коего практически на все простирается, не требуется никакой санкции». Разве не так? В обществе «зрелой демократии» журналистика поставлена в исключительное положение; ей дозволено если и не все, то почти все, при том, что законодательные нормы о «защите чести и достоинства» от клеветы, равно как и обязательные опровержения – не более чем фикция. Они есть, но их как бы и нет, а власть в большинстве случаев (если конфликт возник не в одной из «демократий» СНГ) встает на сторону прессы, от которой изрядно зависит. Ибо именно пресса узурпировала право формировать «общественное мнение», и любая политическая группа, хотя бы и правящая, поссорившись с СМИ, может быть уверена, что после ближайших выборов переселится на скамью оппозиции.

Кто не верит, пусть спросит у Биби.

Кроме всего прочего, попытка защитить себя в судебном порядке, как правило, чревата для истца еще большей катастрофой; судебный процесс используется для того, чтобы еще раз, но уже с удесятеренной силой заклеймить и оскорбить «посягнувшего на свободу слова». И даже если в итоге клеветник вынужден будет напечатать опровержение, то несколько строк петитом на самой последней полосе никто не увидит, в то время как клевета, занимавшая первую полосу под броской шапкой, неизбежно сыграет принципу «дыма без огня не бывает». Не говоря уж о том, что «журналист имеет всегда тысячу средств уязвить и тревожить частное лицо, избегая, однако, давать прямые поводы к возбуждению судебного преследования».

И получается, выступая против «свободы слова» в той форме, какую предлагают идеологи «демократического общества», сей мракобес и махровый реакционер на самом деле становится на защиту интересов подавляющего большинства населения страны, в том числе и нас с вами. Ибо отстаивает право граждан мыслить, самостоятельно принимать решения, выбирать себе лидера и судьбу, а не право быть послушными марионетками на ниточках у небольшой группы политических мошенников.

Чертова работенка

Последовательно развенчивая демократию, Победоносцев, человек глубоко верующий, был убежден: «Великое и страшное слово – власть, потому что это дело – священное». Исходящее, если угодно, от некоего Верховного Существа. Владыки же избранные, случайные, неизбежно «все ищут власти, все стремятся к ней, из-за власти борются, злодействуют, уничтожают друг друга». Поэтому, видя все огрехи империи Романовых, он все же дорожил ею. Но, признавая, что мир меняется, полагал, что если уж время власти от Бога уходит в прошлое, то следует сделать все, дабы упорядочить новое. Потому что вовсе без власти нельзя. Кто-то должен управлять, такова уж природа человека. Один в поле не воин, и это «заставляет в среде людей искать другого человека, к кому приразиться, кого слушать, кем руководствоваться».

Вот тут-то и возникают проблемы, прежде всего – морального плана. С точки зрения Победоносцева, руководители обязаны быть «правдивы». В том смысле, в каком вообще понимает он слово «правда» – как высшую моральную категорию, к чему бы она ни относилась: к человеку или государству. «Жить по правде» (полвека спустя некто Солженицын переиначит эту формулу и присвоит) – идеал, к которому должен стремиться любой, но в первую очередь избранный. А раз так, то власть, выходит, не награда честолюбцу; это тяжкая ноша, труд, посильный лишь истинным подвижникам. Ибо «не для себя существует, но ради Бога, и есть служение, на которое обречен человек», а разложение её - катастрофа, чреватая великими бедами. Начинается же разложение с того, что «она представляется сама по себе и сама для себя существующей», когда власть имущие, перестав «служить», начинают «править», цепляясь за власть ради власти, в самонадеянной вере, что «я буду приказывать, и слово мое будет творить чудеса».

Конечно же, любая власть, даже и дарованная Свыше, не застрахована от ошибок, более того, от «насилия, злоупотребления, безумия, своекорыстия». Такое случалось во все времена, провоцируя восстания, мятежи и бунты, стремящиеся улучшить мир, но на поверку делающие его намного хуже. Однако, как убежденный монархист, наш герой стоял на том, что единовластие, «дело непрерывного служения, а в сущности – дело самопожертвования», гарантировано от такого рода сбоев гораздо лучше «демократического» правительства, под управлением которого кризисы в экономике и смуты в политике – дело неизбежное, поскольку «для общества гражданского недостаточно вольного и случайного взаимного воздействия».

Единственный способ приблизить выборную власть к идеалу Константин Петрович видел в избрании на высший пост человека готового и способного править «по правде», исходя из велений своей совести. С передачей ему возможно большего набора полномочий, желательно – по самому максимуму, поскольку любое «раздробление власти, разделение её многими честолюбцами взамен одного ведет к насилию и злоупотреблению – еще горше прежних». Только в таком случае (при условии, конечно, что правитель, пусть даже избранный, безусловно морально чист) возникает возможность привлекать к управлению страной высококвалифицированных специалистов, не зараженных политиканством, и не связанных по рукам и ногам партийными платформами и интересами политических группировок.

Мираж над помойкой

Вся жизнь, все обширное творчество Победоносцева, по сути, были попыткой предупредить современников о том, что их путь – путь в пропасть. Еще в конце позапрошлого века он, увидев то, чего не смогли и не пожелали уловить многие, считавшие себя право имеющими, сделал все, чтобы открыть согражданам глаза. Но люди на то и люди, что никогда не хотят слушать тех, чье мнение не совпадает с их собственным, единственно верным. И потому полные скорби слова Константина Петровича: «Великое бедствие – искать для себя власти и не находить её, или вместо нее находить мнимую власть большинства, власть толпы, произвол в призраке свободы» оказались не более чем эпитафией миру, еще помнившему, что такое «жить по правде».

Он, конечно, подразумевал Россию. Да и жил более ста лет назад. Но, как ни странно, и сейчас, в начале третьего тысячелетия, я, житель изрядно удаленного от северных снегов Ближнего Востока, оглядываясь по сторонам, невольно задаюсь вопросом: так ли уж неправ был обер-прокурор Святейшего Синода?

Опубликовано в газете "Вести"

< < К списку статей < < Обсуждение > > К следующей статье > >