Лев Вершинин

Карнавальная ночь

Эту статью я задумал давно, намереваясь завершить её в ночь с 30 сентября на 1 октября. Не раньше и не позже. И сделал так, как хотел. Поставил последнюю точку ровно в два с четвертью, ровно за час до того, как исполнилось тридцать девять лет со дня события, ныне почти напрочь забытого, а в свое время прогремевшего на весь мир. И неспроста. Ибо хотя история и не имеет сослагательного наклонения, но очень многие серьезные исследователи полагают, что именно на рассвете первого дня второго месяца осени 1965 года мир во второй раз за все время «холодной войны» избежал опасности перешагнуть черту, за которой события начали бы накаляться со скоростью, чреватой самыми непредсказуемыми последствиями. Вот только о Карибском кризисе, в отличие от индонезийских событий знают если и не все, то, во всяком случае, очень многие, а о диктатуре Сухарто если и вспоминают, то, разве что, как об одном из самых жестких, тоталитарных режимов XX века. Что, на мой взгляд, хотя и вполне соответствует действительности, однако и не совсем справедливо…

Общак по понятиям

Стабильность огромной, на 13000 островов расположенной Индонезии после обретения независимости держалась на сложной системе сдержек и противовесов. Отец и символ страны, президент Ахмед Сукарно, авторитетом, как тогда модно было писать, «превзошедший Бога», удерживал власть, искусно лавируя между разными, с трудом воспринимавшими друг дружку силами. А это было не так уж легко, поскольку точек соприкосновения между ними практически не имелось. Китайские поселенцы (хуацяо), многочисленные и весьма зажиточные, откровенно прислушивались к рекомендациям из Пекина. Коренное население ненавидело китайцев, зато безусловно подчинялось сельским старостам. Огромную роль играло и духовенство, в первую очередь мусульманское. Однако главными силами, на холодном компромиссе которых держался режим, были офицерский корпус и коммунисты. Причем, если вояки, националисты, поклонники Ататюрка и сторонники светской парламентской республики, еще было относительно вменяемы, то с коммунистами дело обстояло хуже. По причине полного отсутствия в стране пролетариата островные марксисты-ленинцы считали себя «авангардом сельской бедноты», а это, как явствует из опыта истории, весьма тяжелый случай. Еще в 20-е год их вождь, товарищ Мусо, пугая своей левизной самого товарища Троцкого, вопреки указаниям Коминтерна взял курс на «мировую революцию», проиграл, умотал в Москву и вернулся на родину страну лишь четверть века спустя, в 1948-м, когда компартия, активно поучаствовав в борьбе с японцами и голландцами, вновь обрела влияние. И тотчас по возвращении затянул старые песни о главном. Но, к счастью, вскоре погиб в ходе «Мадиунской резни», которую сам и спровоцировал. А его преемник Айдит, тоже фанатик, но более разумный, сумел поладить с властью и военными. Благо, офицерский корпус считали коммунистов «второго поколения» не чужаками, вроде импортного Мусо, а какими-никакими товарищами по оружию.

Естественно, согласие было достигнуто не даром. По общему согласию, в управление КПИ была передана нефтяная компания «Пертамин», до провозглашения независимости Индонезии и национализации имущества колонизаторов принадлежавшая концерну «Шелл», под контроль армии перешла компания «Пермина», также отнятая у «проклятых угнетателей». Такая, на первый взгляд, достаточно странная политика правительства имела немалые основания. Передав большую часть объектов «общенародной» экономической инфраструктуры организациям, внесшим вклад в борьбу - китайским диаспорам, духовенству всех конфессий, коммунистам и военным Сукарно покупал их поддержку. Это было лучше, чем лить кровь, и гораздо эффективнее; даже исламская партия «Сарикат ислам», получив в управление огромные земли на Яве, перестала требовать ввести в стране шариат. К тому же система «партийно-ведомственного капитализма» помогла правительству снять с себя обязательств по содержанию армии и социальным программам - собирать налоги в государстве, представляющем собой архипелаг из 13 000 островов, далеко не просто, а после «раздела наследства» все сами себя финансировали. И наконец, мудрые «отцы» здраво рассудили, что общие деловые интересы примирят идейных врагов куда эффективнее чего угодно, и КПИ, имея в своих активах практически все месторождения, как действующие, так и неразработанные, волей-неволей научится находить общий язык с военными, в руки которых попали основные перерабатывающие и экспортные мощности.

Какое-то время схема работала. А потом идиллия кончилась. По причинам, увы, отнюдь не идейным, а сугубо практическим. В северных районах острова Калимантан геологи, нанятые «Пертамин» обнаружили крупные нефтяные поля, а руководство «Пермина», учитывая явное перенасыщение мирового рынка, отказалось закупать новые объемы сырья.

Базис и надстройка

В принципе, решение разумное - с точки зрения изготовителей и продавцов, но никак не добытчиков. Столкнувшись с «враждебной позицией» коммунистов, армия начала искать альтернативные рынки, и довольно быстро установила контакты с руководством только-только возникшей Малайзии, созданной при активной поддержки Запада в качестве противовеса «непредсказуемому» режиму Сукарно.

Узел завязался сложный. С одной стороны, Малайзия считалась «врагом номер один», претендентом на земли северного Калимантана, провоцирующим тамошних малайцев «восстать против захватчиков из Джакарты». С другой, всем было ясно, что все это риторика и никакой войны Куала-Лумпур не желает, зато Сукарно, считая новорожденное государство «естественной» частью Индонезии, отказывался его признавать, а в 1963 году ввел в «спорный» район сто тысяч солдат, поставив командующему, генералу Кемалю Идрису, задачу «готовить плацдарм для освобождения наших исторических территорий». Такая позиция президента очень нравилась руководству КПИ, но совершенно не устраивала армию; с точки зрения военных, ни предмета для спора, ни объекта для защиты в природе не существовало, поскольку малайзийцы никуда не вторгались, зато оказались очень хорошими деловыми партнерами. Охотно обменивая нефтепродукты на сырье, «враги» вскоре стали главными посредником «Пермины», что крайне бесило оказавшихся в чистом проигрыше коммунистов. Долгие годы относительно умеренная, КПИ начала стремительно леветь, науськивая сельскую бедноту готовиться к «экспроприации экспроприаторов». В ряды партии потоком и без ограничений потекла китайская молодежь (ранее китайцев принимали весьма осторожно, с длительным испытательным сроком). Товарищ Айдит, ранее стабильно вояжировавший в Москву, повадился летать в Пекин, а в лесах Калимантана по его личному указанию начали действовать отряды движение «Конфронтаси», терроризировавшие малайские поселки по обе стороны границы, провоцируя полномасштабную войну. А поскольку генерал Идрис, вопреки приказам Джакарты, делал все для обеспечения в «спорных» районах спокойствия, партизаны все чаще атаковали и армейские части.

Особая позиция военных безумно раздражало и маниакально амбициозного президента, все больше склонявшегося к мысли, что если кто его по-настоящему и уважает, то это коммунисты. А после поездки в Пекин и исторической встречи с Мао Цзэдуном, понявшим, с кем имеет дело, и предложившим индонезийскому визави роль лидера нового политического блока стран Юго-Восточной Азии и Океании НЕКОЛИМ (да еще и «верховного вождя азиатской революции»), Сукарно окончательно сошел с катушек. Уехав в Китай убежденным либералом западного разлива, он вернулся домой начинающим «великим кормчим» и вскоре, объявив, что «демократия должна иметь национальное лицо», назначил сам себя пожизненным президентом и начал бойко реформировать конституцию. Правительство было выведено из-под парламентского контроля, право назначать губернаторов перешло от населения к президенту, немногие парламентарии, громче других возмущавшиеся «новым курсом», оказались в тюрьме по сфабрикованным уголовным делам, а одним из ближайших советников президента стал лидер «Конфронтаси» бригадный генерал Супарджо, сформировавший из самых одиозных боевиков новую службу президентской охраны – «Сакрабирава».

А чуть больше двух лет спустя, в ночь на 1 октября 1965-го, когда Сукарно лежал под наркозом в кардиологическом отделении центрального военного госпиталя Пекина, а кабинет министров почти в полном составе ожидал результатов операции в одной из пекинских гостиниц, в Джакарте случилось неординарное событие. Президентские бодигарды во главе с бывшим полевым командиром, подполковником Си Унтунгом, похитили и утопили в заброшенном колодце на окраине Джакарты шестерых генералов, членов Совета высшего командования вооруженных сил Индонезии.

Охота на охотников

Многие тайны той ночи скрыты во мраке. По крайней мере, до октября 2065 года.

Был ли посвящен в планы мятежников сам Сукарно? Считается, что ни в коей мере. Но, с другой стороны, похоже, все-таки что-то знал. Ничем иным нельзя объяснить приказ кабинету министров выехать в Пекин в полном составе, в результате чего в стране образовался критический вакуум власти, а также и срочный, непонятно для встречи с кем вызов с Калимантана в столицу генерала Идриса. О «непричастности», скорее всего, было заявлено во избежание печальной необходимости вешать «отца независимости». Были ли в курсе дела Айдит и его коллеги? Прямых подтверждений опять-таки не имеется, но хорошо известно, что Супарджо публично называл себя «солдатом партии» и шагу не делал без консультаций с лидерами КПИ. Причастны ли к подготовке резни зарубежные спецслужбы? По логике, безусловно, неясно только, чей вклад в копилку больше; Москва и Пекин в последующие годы усиленно кивали друг на дружку, хотя объективно в итоге выиграл, скорее, Кремль.

Как бы то ни было, на рассвете 1 октября единственный чудом уцелевший представитель высшего командования индонезийской армии, командующий стратегическим резервом сухопутных войск Мохаммед Сухарто, во главе роты спецназовцев захватил столичный радиоцентр, вышел в прямой эфир и сообщил нации о том, что коммунисты учинили переворот, намереваясь свергнуть президента, отменить конституцию и продать Нусантару китайцам. Впоследствии некоторые аналитики отмечали, что Сухарто, за час до того выскочивший из окна спальни в пижаме, едва ли знал что-то наверняка и, что называется, «нес пургу», сам себя накручивая и сам себе веря. Вполне возможно. Но факт и то, что мобильные группы «Сакравираба», отряды боевиков КПИ и группы юнцов-хуацяо в это время уже шастали по столице, водружая над административными зданиями красные флаги и по ходу дела убивая «прислужников империализма», как в форме, так и без. Что очень не понравилось законопослушным гражданам. К тому же храбрый вояка, национальный героев страны, прославивший свое имя в войнах с японцами и голландцами, потерявший в это утро большую часть семьи (не обнаружив жертву, убийцы выместили разочарование на детях и женщинах), имел в народе репутацию человека, слов на ветер не бросающего. Ему можно было без опасений доверить свою безопасность. И потому взволнованное обращение к «собратьям», раз за разом звучащее из сотен тысяч приемников, мгновенно сделало его политической фигурой номер один, заставив сотни тысяч людей выйти на улицы в поддержку одинокого храбреца, заслонившего путь ордам красных заговорщиков.

Впрочем, до позднего вечера чаши весов колебались. Без промедления на зов Сухарто откликнулись только части армейского спецназа; другие рода войск выжидали, прикидывая, к кому бы примкнуть. И лишь около полуночи, когда из колодца на окраине столицы извлекли изуродованные трупы шести любимцев армии, на помощь к бойцам, защищавшим закон и порядок, пошли подкрепления. Против коммунистов выступила армия, полиция, почти весь флот, большая часть ВВС, а деревенские старосты и муллы призвали селян формировать отряды ополченцев.

Так началась «большая охота», в ходе которой было уничтожено, как минимум, миллион человек, а скорее всего, в два с половиной раза больше. Не довольствуясь достигнутым, Сухарто объявил, что ликвидации подлежат «все экстремисты». На Яве и Сулавеси начались китайские погромы; «неблагонадежные элементы» (в первую очередь, сельские комбедовцы) под армейским конвоем вывозились на дальние необитаемые острова, а земля, им принадлежавшая, переходила под управление генштаба. Собственно, армия стала единственным центром власти в стране, и подписание 11 марта 1966 года едва живым после второго инфаркта, смертельно напуганным Сукарно заявления об отставке уже никого не удивило.

Вертикаль без горизонтали

«Конституционный порядок и безопасность в стране» генерал Сухарто, уже в статусе временно исполняющего обязанности главы государства, установил быстро и жестко. Уже почти полгода фактически несуществующая КПИ была запрещена официально, кабинет министров и администрации провинций распущен, а все 300 членов правительства «нового порядка» по странному стечению обстоятельств оказались армейскими генералами. Этот кабинет в 1967 году объявил об отмене чрезвычайного положения и о возвращении к конституционному правлению, причем в политическую систему при этом вносились некоторые «незначительные» поправки, призванные гарантировать невозможность рецидива событий 30 сентября. В частности, была «упрощена» партийная система. Две из 27 партий, существовавших в эпоху Сукарно (исламская Объединенная прогрессивная и христианская Демократическая) получили разрешение жить и дальше, но без права создавать ячейки в сельской местности. А 200 из 250 мест в парламенте, естественно, без всяких выборов, были зарезервированы за так называемой «Голкар», группой, представлявшей «интересы лиц, лишенных права участия в выборах» - военных и штатских чиновников, фермеров и студентов. Впрочем, сам парламент, в полном соответствии с законом аккуратно переизбиравшийся раз в пять лет, превратился в устройство для автоматического утверждения проектов, предлагаемых кабинетом министров, а в 1968 году, когда состоялись первые президентские выборы «нового порядка», никаких поправок к конституции уже и не потребовалось. Достойной альтернативы действующему президенту в стране не обнаружилось, а на случай возникновения осложнений, на участках дежурили отряды спецназа, имевшие приказ арестовывать каждого, кто откажется голосовать «за».

Туго зажав гайки, генералы, однако, распорядились обретенным всевластием с умом и толком. Прежде всего последовало прекращение затянувшегося конфликта с Малайзией. Через Калимантан была проведена демаркационная линия, английские парашютисты, приглашенные Куала-Лумпуром, быстро покончили с остатками «диких», а в Джакарте прошла серия пресс-конференций, на которых были преданы гласности документы из секретных архивов прежнего режима. После чего «цивилизованное сообщество», ринувшееся было поначалу осуждать резню в Индонезии, притихло: слишком доказательны были отредактированные лично Председателем Мао планы превращения Индонезии в «ледокол азиатской революции», а по сути – Третьей мировой войны, полномасштабной (с вовлечением даже Индии, Пакистана и Австралии).

Довольно быстро смягчилось и внутренняя политика. Еще не все трупы были захоронены, а специальные армейские отделы уже выдавали уцелевшим и покаявшимся коммунистам «справки о лояльности». Быстро приспособилась и китайская диаспора, получив прощение в обмен на допуск военных в отрасли, ранее безраздельно контролируемые хуацяо - банковский бизнес, торговлю пряностями и продуктами питания, так что очень скоро в Индонезии появились «чуконги». Этакие «новые китайцы». Или, точнее, «личные евреи» при высокопоставленных чиновниках, управлявшие компаниями, отобранными у «пособников коммунистов» и помогавшие своим неопытным патронам проворачивать операции с казенными деньгами, как законные, так и не очень. Что касается нефтяной отрасли, то там была установлена абсолютная монополия армии, но опять-таки в «управленческой» форме. На предложение ряда генералов приватизировать нефтяные компании, наложил вето сам Сухарто, считавший рост доходов от нефтедобычи лучшей гарантией стабильности режима.

Вчера и завтра

Более тридцати лет Индонезия, быстро вырвавшись в первые ряды «азиатских тигров», восхищала мир устойчивым повышением экономических показателей. Нищая, полуголодная, выживающая исключительно за счет экспорта страна встала на ноги, расцвела и похорошела, в городах появился обширный и устойчивый средний класс. Безусловно, прочность режима во многом обеспечивали растущие доходы от торговли нефтью (единственная отрасль, коррупция в которой каралась жесточайше) и колоссальной кредитной помощью США, для которых сухартовская Индонезия на долгие годы стала за основным стратегическим партнером в регионе. Однако нельзя забывать и о предпринимательских талантах чуконгов, и о разумной налоговой политике, благодаря которой «улица» в конце концов сообразила, что много и усердно трудиться означает лучше жить, благо рост дохода на душу населения продолжался. Так что, несмотря на совершенно сказочные злоупотребления в среде военных и бюрократов, не исключая и президента (по данным Transparency international, клан Сухарто за годы правления патриарха присвоил не менее 35 миллиардов условных единиц) и неизбежный в условиях резкого рывка рост количества люмпенов, диктатура впервые покачнулась только в 1998 году. Когда до Индонезии дошла волна азиатского экономического кризиса. И даже тогда вполне могла устоять, а рухнула, думаю, только потому, что старенький генерал уже смертельно устал натягивать вожжи. Освободив свято место демократам, не менее, если не более вороватым, но, увы, куда менее решительным. А потому, в отличие от армии, предпочитающим «договариваться по-хорошему» с «новыми левыми», сменившим цитатники Мао на Коран…

Опубликовано в газете "Вести"

< < К списку статей < < Обсуждение > > К следующей статье > >